Твое… величество!

Гончарова Галина Дмитриевна

Неужели ей сложно почитать?

Да ни капельки, у хорошего бухгалтера мозг, как компьютер, иначе она с работой не справится. Кто не верит — сведите баланс. Можно просто карандашиком и на бумажке попробовать, взвыть от ужаса и бросить тяжелое дело, а она все это и в программах обсчитывает, и сколько их новых появляется, и постоянно следить за обновлениями надо…

Для бухгалтера поговорка: «век живи — век учись» это норма жизни, так-то.

Но не про 1С сейчас речь.

Если она себя осознает Марией Ивановной, а место ей незнакомо? И ребенок называет

ее мамой, и тело… Мария Ивановна скосила глаза на свою руку.

Точно, рука — не ее.

Мария Ивановна всегда была блондинкой, такого булочно-уютного типа, под пенсию она и вообще двадцать килограмм прибавила, и ничуточки не расстраивалась. И ручки у нее были самые обычные, рабоче-крестьянские, с коротко остриженными ногтями, пухленькие, и шрам на тыльной стороне кисти…

А тут перед ней кисть руки, больше всего похожая на птичью лапку. Тонкая, изящная, с длинными пальцами, ногти овальные и чем-то покрашены… да Мария Ивановна отродясь таких не носила! Не с ее лапкой!

Не ее это рука.

И место странное. И ребенок.

Или она рехнулась и бредит, что вполне возможно. Или — она попаданка.

Только вот проверить это можно было лишь одним способом. Встать и начать разбираться, а Мария Ивановна совершенно этого делать не хотела. Пока она лежит, с нее спрос меньше.

Кто бы там ни была предыдущая хозяйка тела, ценной информацией она с Машей не поделилась, а как выживать прикажете? Заявить, что у нее амнезия?

А если ее тут электрическим током лечат? Или иголками под ногти?

Еще чего придумать? Ой, нет, лучше пока полежать и помолчать, этим Мария и занялась. Ну, и девочку по голове погладила. Переживает ведь ребенок, слезами уливается…

А на балдахине пыль во-от такими ошметьями! Убиться веником об стену.

И перина под ней, кажись, пуховая. И… ее что — блоха цапнула?

Да чтоб тебя налоговой прибило! А вшей у нее нету? А?

Только вот поразмышлять на интересную тему Марии Ивановне не дали. Дверь грохнула об стену, и в дверном проеме воздвигся мужик. Здоровущий такой!

Или это так показалось из-за его одежды? Или просто он против света стоял?

Нет, все правильно, не показалось. Здоровущая туша! Метра под два ростом, и в три обхвата.

— Анна, твоя мать умерла?!

Девочка аж подскочила. Мария попробовала ее имя на вкус. Анна, Аннушка, Анечка. Сойдет, и девочке подходит.

— Пап… отец…

Голос у ребенка сорвался. Мужчина сделал шаг вперед, и Мария Ивановна поняла, что надо отвечать. Ну хоть как-то.

— Кхе… гха… эмммм….

Мужик приблизился еще на три шага. Мария Ивановна внимательно разглядывала его.

Что ж, лет двадцать — тридцать — сорок назад сей кадр был вполне-вполне хорош и очарователен. Ее реципиентку можно понять, даже сейчас эта туша сохраняет следы былого очарования. Но именно, что следы.

Рост под два метра, все верно она оценила, по весу мужчина, наверное, к ста пятидесяти килограммам приближается, талию тут можно не искать, а произвольно выбирать место на бочонке от шеи до ног. Дальше снизу вверх.

Ноги — достаточно стройные

даже сейчас, но все же начинающие заплывать жиром, обутые в мягкие туфли типа бархатных бот «прощай молодость», и затянутые в нечто вроде тонких шелковых трико. На самом ценном месте этого трико нашито что-то вроде здоровущего кармана. Хватило бы и коню полководца Буденного все самое ценное спрятать, не то, что человеку. И все это топорщится так, что аж страшно становится. Может, он туда огурец засунул для объема?

Дальше — собственно бочонок. На бочонке надето что-то вроде кафтана до середины бедра, только он весь в разрезах, и из них торчат кружева нижней рубахи. Там, где не торчат кружева, или золотом вышито, или камни какие нашиты. Пуговицы вообще размером с конский каштан, и кажется, сделаны из драгоценных камней. Приличных таких, с ноготь большого пальца. Если не стекло — бешеные деньги человек на себе носит. Не боится, что с него костюм с головой снимут? Или пуговицы с мясом вырвут из пуза?

Дальше — жабо жутких размеров. Вампиры — плачьте, вы помрете с голоду раньше, чем раскопаете в нем человеческую шею. На этом жабо лежит голова с роскошной бородой. Пухлые щеки, короткий нос, широкий, словно бы жабий, рот, маленькие злые глаза непонятного цвета, кажется, серого. Голова увенчана прической.

Ну хоть париков тут нет, и волосы не пудрят, волосы у мужчины его натурального соломенного цвета. Точь-в-точь, как у его дочери. И сверху на всем этом сидит… корона?

Диадема — точно.

Машка, ты попала. Вот это украшение на себя просто так не цепляли. Ох, твою бухгалтерию!

— Вы живы, Мария?

И голос такой недовольный, словно он уже место на Красной площади заказал. Крутись, как хочешь, но чтобы завтра в двенадцать была готова!*

*- старый анекдот, как зять тещу хоронил, прим. авт.

— К-кажется д-да…

— Что ж. На все воля Божия. Я пришлю к вам своего лекаря.

Развернулся и вышел.

Ни тебе здрасьте, ни мне спасибо, ни нам до свидания… *

*- и снова анекдот, прим. авт.

Дверь хлопнула, как пушка над Петроградом. Анна дернулась и повернулась к Марии. А глаза у ребенка красные, больные, отчаянные, совсем, как у маленькой Альки, когда та прибегала к маме с очередной страшной трагедией. И что оставалось делать женщине?

Только похлопать по одеялу.

— Иди сюда, детка. Иди, я тебя обнимать буду.

Глаза у малышки округлились, но на кровать она залезла, и к матери прижалась, словно птенец. Вот и ладно, вот и хорошо будет, успокаивайся, все плохое прошло, мама жива, папа пришел и пошел на фиг, беда ушла, просто напугала и ушла. Мария приговаривала какие-то утешительные глупости и гладила ребенка по спинке, прикидывая, как бы начать расспросы. Злыдня она?

Нет, бухгалтер. И понимает, что информация правит миром. А с кого тут информацию качать, если не с ребенка? Муженек ушел, никто другой не пришел, телевизор в голове не включается, память не активизируется — как хочешь, так и живи.