Творчество и потенциал. Выпуск 4/2024
Шрифт:
Прошло тому с десяток лет,
Погиб Джулиано при восстании,
Ушёл Лоренцо-меценат,
Последний отпрыск был в изгнании.
И власть семьи пришла в упадок,
Правление взял Савонарола,
Монах-аскет, доминиканец,
Он веры яростный поборник.
Монах неистовым погромом
Принёс Флоренции «Судный день»,
Грозил он молнией и громом
Всем кто к искусствам тяготел.
Он
Что есть пособники греха,
И светские произведенья,
Все, в чём заметна красота.
Всё, что по мнению монаха
(Кто должен жить в монастыре),
Смущает ум, лишает страха
И дарит радость на земле.
И проповедь свою продолжив,
На площадь вывел горожан,
И запылал костёр безбожно
Всем тем, что он конфисковал.
Горели книги и картины,
Произведения искусства,
Свирели, лютни, клавесины,
Их струны лопались так грустно…
Сжигались тонкие одежды,
Пылали роскоши наряды,
Горели, плавились шедевры,
И бились зеркала и статуи.
Предал огню, «Костру тщеславия»
И Сандро сам в порыве яром
Свои картины-мифографии…
Исчезли в пламени пожара.
Но тот огонь, что пламенел там,
Где красота вдруг стала тленом,
Пожрав учеников творенья,
Не тронул нежную Венеру.
А через год на том же месте
Сожжён был сам Савонарола,
Народ тот с фанатизмом тем же
Волок на казнь его сурово.
Его правление было кратко,
Но в разрушении преуспел,
Пока не отлучил сам папа,
Он натворил немало дел.
Но проповедь его проникла
В глубины сердца… и сомненьем
Смутила душу живописца,
Чуть не сгубив его творенья.
Казнь тяжело в нём отразилась,
И Сандро, мучимый виной,
Стал постепенно нелюдимым,
Сменив в картинах свой настрой.
И жизнь сменила свои краски,
И постепенно, день за днём,
Угасла яркость его сказки,
Что била трепетным ключом.
Иссяк поток заказов частый,
В картинах изменилась суть,
Едва сводил концы с концами,
Чтобы держаться как-нибудь.
И так обычно происходит,
Коль жизнь стремится под уклон,
На пике мало кто уходит,
Таков привычный есть закон.
И лишь спустя четыре века
Вновь Боттичелли знаменит,
Его «Рождение Венеры»,
Всех восхищает
Весьма капризная Фортуна
То дарит нам удачи проблеск,
Богатство и признание всюду,
То забытья разверзнет пропасть…
То снова дарит благосклонность,
Забывши прежний свой каприз,
Вновь позволяет славы громкость,
Но некому вручать сей приз.
Но мы вернёмся к краскам рая,
Где плещет радостно прибой,
И волны, ракушку качая,
Её несут на брег морской.
Светла, прекрасна Дева моря,
Жемчужина лазурных вод,
На гребешке – дар Посейдона,
Уран её нам отдаёт.
Она, как будто пробуждаясь,
Для мира этого рождаясь,
Ещё она в задумке божьей
И в мир другой пока что вхожа.
Невесела и безучастна,
Её душа невозмутима,
Эфир пока её пространство,
Где мысль творит непостижимо.
И видя в нас несовершенность
Тел и природы нашей бренность,
Её печалит обречённость,
Любви земной предел и смертность.
Но пробуждаясь постепенно,
Вступает в мир природы тленной,
Любовью Землю наполняя,
Как открывая двери рая.
И свет, и тон, и радость жизни,
И всех надежд исток возник,
И дух захватывает вихрем,
Что да, возможен счастья миг!
И в торжестве Природы силы,
Все боги радостно встречают,
Зефир и Флора вход почтили,
Её цветами осыпают.
Зефир, бог западного ветра,
С женой своей, цветов богиней,
Союз плотской с духовной силой,
Символизируют в картине.
Дочь Зевса и Фемиды Ора,
Богиня смены времён года
В цветочном праздничном уборе,
Спешит закрыть её покровом.
Новорожденье созерцая,
Красу Венеры прославляя,
Порфирой власти наделяет,
Её, как божество, венчает.
А за спиной весенней Оры,
Склоняясь ветвями к Венере,
Знак плодородия, жизни полной,
Есть апельсиновое древо.
Дождь из фиалок, маргариток
И белых роз, что по преданью,
Он не случаен на картине –
Несёт любви очарованье.
Из этих трав готовят зелья,
Чтобы привлечь любви избыток,
Собрав богов благословенья,
Готовят так Любви напиток.
И здесь камыш, как символ «скромность»,