Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
Девять лет назад Мануил Комнин, всесильный император Византии, правивший сорок лет, породнившийся с занявшими берега Святой Земли франками и с ними же перессорившийся, наконец-то умер, оставив после себя малолетнего наследника Алексея и двух весьма решительных женщин, носивших одинаковое имя Мария: жену, прекрасную Марию Антиохийскую из рода франков-крестоносцев, ставшую регентшей; и дочь, Марию-кесариссу.
Еще два года ушли на заговоры и бунты против Марии-правительницы и Совета Палатия, призванного оказывать помощь базилиссе в решении государственных забот, а на деле всегда оказывавшегося
После победы наступило время вознаграждать союзников и наказывать тех, кто не сообразил вовремя сделать правильный выбор. Несравненная Мария Антиохийская отправилась на плаху, ибо (если верить тексту приговора) налево и направо предавала ставшую ей второй родиной Византию сородичам-франкам. За ней последовали ее друзья, то ли из упрямства, то ли из глупости не пожелавшие принять руку базилевса и стать верными подданными. Алексей-наследник скончался от неведомой многоученым лекарям болезни. Загадочная и неизлечимая хворь в скором времени скосила и другую Марию, дочь Мануила. Кесарисса поддерживала все начинания Андроника, но обладала слишком настойчивым характером и могла стать опасной соперницей. Вкупе с ней к праотцам отправился ее муж, франкский рыцарь Ренье из знатной фамилии италийско-германских Монферратов.
Как позже высказался в частной беседе базилевс: «Они столько твердили, как преданы друг другу, что было просто недостойно разлучать их. Господь позаботится отвести им надлежащее место, хотя я бы затолкал эту парочку в самый жаркий уголок ада…»
Удачнее всех отделался выступавший на стороне кесариссы патриарх Константинополя Феодосий. Его просто сослали в отдаленный киликийский монастырь, дабы не мозолил глаза и не напоминал о вещах, которые требовалось как можно скорее предать забвению. Патриарх по достоинству оценил оказанную ему милость, вел себя, как положено смиренному служителю Божию, и не доставлял излишних неприятностей.
Над изумрудно-синими водами Пролива заливались сладкоголосые колокола, торжественно отмечая начало правления нового базилевса и день его свадьбы. Андроник уже был дважды женат – на ромейках из благородных семей Евдокии и Феодоре. Его браки и разводы непременно отмечались изрядными скандалами, чьи отголоски еще долго носились над Империей и королевствами франков, создавая и разрушая политические союзы, меняя людские судьбы, заставляя вновь перечерчивать карты земельных владений и делить накопленные состояния.
* * *Третьей супругой базилевса стала Агнесса, младшая дочка короля Франции Людовика из рода Капетингов, седьмого носителя этого имени. По решению дальновидного Мануила, укреплявшего свой союз с европейцами, принцессу франков еще малышкой привезли в Константинополь, окрестили по обряду византийской церкви, дав новое имя – Анна, и обручили со столь же малолетним наследником трона Алексием. Однако Мануил умер, его сын вскоре последовал за ним. Тринадцатилетняя Агнесса-Анна,
Только было совсем непохоже, чтобы ее радовало это обстоятельство.
Свадьба базилевса наделала много шума. Благородные фамилии сдержанно выразили свое недовольство тем, что правитель Империи предпочел связать свою судьбу, и, следовательно, судьбу страны, с иноземкой; плебс откровенно издевался над разницей в возрастах жениха и невесты, составлявшей ровно пятьдесят лет. Даже привыкшие ко всему царедворцы недоуменно разводили руками – желание базилевса, конечно, превыше всего, однако ведь существуют некие правила приличия…
Базилиссе на днях сравнялось восемнадцать. Девочка выросла в красивую, молчаливую и порой казавшуюся угрюмой молодую женщину, безукоризненно справлявшуюся с официальными обязанностями жены императора, но никому не поверявшей своих мыслей и своих надежд. Ее единственными друзьями с большой натяжкой считали семейство Мануила, одного из многочисленных отпрысков базилевса. Анна искренне привязалась к двум маленьким сыновьям Мануила, Алексею и Давиду, но, похоже, этой дружбе грозил вот-вот наступить конец: Андроник, подозревавший всех и вся в заговоре либо измене, вряд ли сделал бы исключение даже для родного сына. Императрице же полагалось быть выше обычных человеческих пристрастий. Она не просто жена базилевса, она – символ государства, и не может иметь любимчиков. Долг перед страной превыше всего.
После очередного строгого внушения Анна перестала навещать покои младших Комнинов, целиком посвятив свое время занятиям, считавшимися подобающими сану императрицы. Шепотки за ее спиной прекратились, грозный базилевс сменил гнев на милость, однако никаких заметных изменений в характере Анны так и не произошло.
«Невоспитанная франкская дикарка», – вынесло свой неписаный приговор благородное общество Палатия, и оставило базилиссу в покое.
Похоже, именно этого она и добивалась.
* * *– Итак, Крестовый поход, – голос Андроника, изрядно надтреснутый прошедшими годами и частой необходимостью использовать его во всю мощь, все еще оставался глубокими и звучным. Тишина разбилась настолько неожиданно, что приунывший гость вздрогнул и мысленно выругал себя за потерю внимания. – Крестовый поход, о котором вы твердите уже два года, с самого Тивериадского поражения. Обещаете страшные казни победившему вас Саладину, но до сих пор не можете одолеть стен многострадальной Акки.
Казалось, базилевс рассуждает вслух, не заботясь о том, услышит ли кто-нибудь его речи. Он говорил не на привычном ромеям греческом, а на норманно-французском, языке аристократов Европы, Святой Земли и правителей Византии, в последнее время поддерживавшим с ними тесные отношения. Изгнанный Мануилом из Константинополя, Андроник несколько лет провел при дворах крестоносных рыцарей, став одним из них – если не по духу, то хотя бы внешне. Он узнал, что привело латинян в Палестину и что заставляет оставаться здесь, несмотря на жару, лишения и жизнь, больше напоминающую военный кочевой лагерь. Узнал, посмеялся и накрепко запомнил, как запоминал все полезное.