Творцы заклинаний (сборник)
Шрифт:
– Значит, это они повелевают страной?
– Нет, сир, они бы в жизни…
– Разве я приказал тебе говорить?
Дрожь, колотившая Шута, проистекала в точном антифазовом соответствии с толчками, которые испытывал замок, поэтому среди всех окружающих его стоячих тел он сейчас был самым устойчивым.
– Ой-ой, ты и вправду приказал, мой повелитель! – пролепетал он.
– Ты хочешь поспорить со мной?
– О нет, сир!
– Так я и думал. Ты, наверное, тоже с ними заодно?
– Мой господин… – простонал Шут, искренне ошеломленный.
– Все вы
С этими словами он отбросил Шута в сторону, распахнул настежь высокие створки окон и высунулся наружу, вдохнув ночной морозный воздух. Взгляд его бешено блуждал по просторам спящего королевства.
– Слушайте меня все! – заорал он. – Я есть король!
Тряска закончилась столь внезапно, что герцог чуть не вывалился из окна. Быстро обретя устойчивость, он гадливо смахнул с ночной сорочки слой штукатурки.
– Так-то лучше, – буркнул он.
Наоборот, так было куда хуже. Герцог вдруг понял, что лес готов выслушать его. Слова, которые он выкрикивал, тонули в бездне глубокомысленного внимания.
Ощущение зловещего присутствия захлестнуло герцога. Лес при желании мог разрушить весь замок, но сейчас он замер – слушал, смотрел.
Герцог попятился, осторожно шаря позади себя рукой в поисках оконной створки. Потом столь же осторожно отступил в глубь комнаты, закрыл окно и быстро задернул шторы.
– Я – ваш король, – куда более кротко произнес герцог.
Его мятущийся взор наткнулся на Шута, который явно ощутил, что от него ждут какого-то поступка.
«Человек этот – мой господин, – подумал он. – И я ел его соль – хлеба мне, как правило, не доставалось. В Гильдии нас учили, чтобы мы никогда не покидали своих господ, оставаясь верными им до последнего часа, когда все остальные приближенные предадут или оставят их. Не о добре и зле должны быть наши помыслы, но лишь о священной преданности. Ибо ни один правитель не может обойтись без Шута… И пусть этот правитель будет хоть трижды умалишенным, я останусь его Шутом до тех пор, пока один из нас не испустит дух».
К своему ужасу, Шут вдруг заметил, что господин его плачет.
Порывшись в рукаве, Шут извлек на свет порядком замызганный носовой платок, раскрашенный в красно-желтую клетку и с бубенцами по краям. Приняв его с крайне прочувствованным, умильным выражением, герцог высморкался. Но в следующее мгновение он, вдруг опомнившись, отдернул от себя платок и с явным подозрением уставился на него.
– Уж не клинок ли вижу пред собой я? – пробормотал герцог.
– Хм-хм… Нет, господин, то мой платок, извольте приглядеться. Они немножечко отличны друг от друга. В платке не так уж много острых граней…
– Ты молодчина, Шут, – рассеянно обронил герцог.
«Все кончено, он бесповоротно рехнулся, – подумал Шут. – Сдвиг по фазе, причем четкий. С таким завихрением его скоро можно будет вместо штопора использовать – бутылки открывать…»
– На колени, мой Шут.
Шут выполнил
– Верен ли ты мне, Шут? – спросил он. – Могу ли я довериться тебе?
– Клянусь, что до последнего вздоха буду рядом со своим господином, – сипло выдавил Шут.
Герцог приблизил к нему перекошенное безумием лицо, и Шут поневоле заглянул в налитые кровью глазницы.
– Я не хотел, – заговорщически прошипел герцог. – Меня заставили. Но я… я не хотел…
В следующий миг их уединение было нарушено. В дверном проеме возникла фигура герцогини. Вернее сказать, оба контура почти полностью наложились один на другой.
– Лионель! – рявкнула она.
Шут завороженно следил за изменениями, которые претерпевал взгляд его господина. Багровое зарево безумия померкло, ушло внутрь, уступив место холодному, угрюмому сиянию, с которым Шут уже успел свыкнуться. И все же перемены эти отнюдь не означали, будто герцог поступился и крупицей своего помешательства. Ум этого человека был подобен тикающим ходикам, которые, совершив известный кругооборот, в назначенный миг выдадут обязательное «ку-ку!».
Герцог Флем выжидающе посмотрел на супругу:
– Да, мое сокровище?
– Объясни мне, что произошло, – велела герцогиня.
– По-моему, все это дело рук ведьм, – сказал герцог Флем.
– Да мыслимо ли… – заикнулся Шут и тут же прикусил язык.
Взор герцогини Флем пришпилил Шута к стене.
– Во всяком случае, не для тебя, – произнесла она. – Болваны не в ладах с дельными мыслями.
– Я – Шут, госпожа.
– Не вижу разницы, – бросила она, поворачиваясь к супругу, и грозно продолжила: – Итак, они вновь выказывают непочтительность?
Герцог развел руками:
– Как, по-твоему, я могу противостоять чарам?
– С помощью слов, – бездумно отозвался Шут, тотчас пожалев о сказанном.
Теперь августейшая чета не сводила с него глаз.
– Повтори-ка! – приказала герцогиня.
От растерянности Шут даже выронил мандолину.
– В нашей… в нашей Гильдии, – проговорил он, – нам говорили, что слова подчас обладают куда большей властью, чем магия…
– Глупости, паяц! – вскричал герцог. – Слова – это только слова. Презренный набор звуков. Могучий посох, добрый меч преломят мне хребет… – герцог на миг взял паузу, смакуя рождение изречения, – но нипочем мне жалкий лепет.
– О сир, в языке есть слова, которым это под силу! – возразил Шут. – Лжец! Самозванец! Убийца!
Герцог откинулся назад, запуская ногти в подлокотники трона и заметно меняясь в лице.
– Подобные слова, разумеется, редко когда передают правду, – поспешно добавил Шут, – но они распространяются, как пожар в подлеске, от которого рано или поздно воспламенится сам…
– Верно! Верно! – вскричал герцог. – Я сам слышу эти слова! Слышу каждую минуту! – Он подался вперед. – Значит, это ведьмы! Их рук дело! – прошипел он.