Творец Заклинаний
Шрифт:
Нифения покачала головой.
— Но леди Фериус, никто не поверит, что мы…
— Разумеется, вам не поверят, — перебила Фериус. — Все поймут, что вы лжете. Особенно учитывая, что один из вас заплатил охранникам за проход в Оазис. Но люди будут думать, будто вы пришли сюда, желая побороть свой страх перед некхеком. Маленькой ложью легко скрыть большую.
Трудно представить, что после такой жестокой драки, которая здесь была, мы могли вот так легко примириться. Но джен-теп — прагматики. Нифения не хотела развивать конфликт. Панакси слишком устал и просто мечтал,
К тому времени как первые пять или шесть человек вошли в Оазис, держа в руках фонари, мы успели договориться. Люди задавали мне вопросы, но я и вправду едва мог шевелить языком. Теперь, когда драка кончилась, я был в полуобморочном состоянии от страха и пережитого потрясения. Фериус заявила, что отведет меня к родителям. Да и остальным пора было по домам.
Последнее, что я помню, — пронзительный взгляд Нифении.
— Ты меня ударил, Келлен, — сказала она.
Глава 23
РАНЫ
Если тебе пятнадцать лет, и ты уже почти мужчина, довольно постыдно просыпаться и то и дело обнаруживать, что тебя несут домой на руках. Сейчас меня несла Фериус, и это было еще хуже.
— А ты сильная для девушки, — сказал я, ощутив досаду, когда слова сорвались с моих губ.
— Сильная для девушки, а для женщины — в самый раз.
— Женщины тоже не носят меня на руках, — настаивал я. — Не такой уж я тощий.
Почему-то мне было важно доказать это Фериус.
Она фыркнула — довольно пренебрежительно.
— Приятель, женщины, которые тут живут, родились и выросли, чтобы творить мелкие заклинания и красиво выглядеть. А мужчин это вроде как вполне устраивает.
И опять Фериус оскорбила наш народ, но я не знал, с какой частью утверждения спорить. В общем, я отвернулся и просто смотрел по сторонам. На улице было темно, люди давно уже спали. В обычном случае наш путь освещали бы магические фонари, но Фериус не могла их зажечь, а я не собирался пробовать снова. Так мы и шли в темноте.
Я размышлял, каково живется ше-теп, вынужденным начинать свой рабочий день до рассвета. Вставать — и в этом мраке тащиться в свои лавки или дома, где они прислуживали. Может, они берут с собой факелы?.. Впрочем, Фериус, видимо, обладала отличным зрением: она уверенно шла по улице к моему дому.
— И что ты скажешь родителям?
— Правду. Я нашла тебя в Оазисе вместе с тремя твоими придурками-дружками и дюжиной белкокотов.
— Они мне больше не друзья, — сказал я машинально. Фу, как по-детски это прозвучало.
Фериус взглянула мне в лицо. Оно, должно быть, выглядело сейчас не слишком красиво, потому что Фериус сказала:
— Да,
— Ты… — Я помедлил. Мне хотелось кое-что сказать. Вернее, мне хотелось, чтобы Фериус кое-что сказала. Но я не знал, как об этом заговорить. — Ты никак не прокомментировала то, что случилось, — наконец выдал я.
— А надо было?
— Нет, я просто подумал…
Вообще-то я ожидал, что она скажет, как смело было с моей стороны освободить зверя. Что это… ну, не знаю… впечатлило ее. Что она мной гордится… Не знаю, почему мне было так важно мнение дароменской бродяжки. Родители-то будут в ярости. Но все же… За то, что я сделал, меня измордовали и сломали мне жизнь. Неужто я не заслуживаю ни одного доброго слова?
— Ты хочешь услышать, что поступил правильно, — сказала Фериус, поворачивая за угол. Мой дом находился в конце следующего квартала.
— А это так?
Фериус остановилась. Она озирала улицу перед собой и не смотрела на меня.
— Я не знаю, малыш. — Фериус замолчала и тяжело вздохнула. — Когда начинаешь смотреть на мир с другой стороны, не так, как привык, оказывается: ты ничего не знаешь о том, как поступить правильно. Одно деяние, смелое и честное, ведет к войне и разрушениям. Другое, трусливое и подлое — к миру и процветанию.
Слова повисли в воздухе. Потом Фериус, казалось, собралась с мыслями.
— Впрочем, скажу тебе одну вещь. — Я почувствовал, что она улыбается, даже не успев на нее взглянуть. — Ты повел себя как мужчина.
В груди что-то сжалось. Может, потому что раны снова заныли.
— Ты постоянно говоришь о том, что надо быть мужчиной.
Фериус рассмеялась.
— Похоже на то. — И она продолжила путь.
Мы были уже почти рядом с домом, когда боль от ран заметно усилилась. Ребра, казалось, разламываются на части. Нестерпимо болела челюсть. И даже рука, на которой я ссадил кожу, проехавшись по песку, жутко чесалась. Я почесал ее ногтями, но стало только хуже.
— Ой! — сказал я.
Фериус глянула на меня и вновь рассмеялась.
— Ой? Так ты говорил, пока тебя били и пинали? «Ой»?
— Заткнись. Мне больно.
Она сделал вид, что не слышала, — и продолжала:
— Это похоже на одно из ваших магических слов. «Ой» говорю я. Ничто не сможет пробить мой волшебный ой-щит.
— Прекрати, — сказал я, продолжая почесывать руку. Пусть уж лучше болит, чем зудит. Но потом боль стала такой, что я завопил в голос.
— Перестань ее скрести. Расчешешь до крови и занесешь инфекцию.
Я глянул на руку, пытаясь рассмотреть, есть ли там кровь, но увидел лишь грязь и крупинки песка из Оазиса. Я знал каждый завиток, каждую линию на своих татуировках. Я провел бессчетные часы и дни, умоляя их засветиться. И теперь, даже в темноте, я понял: что-то изменилось. Серебряная краска одной татуировки более не была тусклой и безжизненной. Она двигалась! Едва заметное шевеление, медленный танец магии под кожей…
— Келлен?.. — сказала Фериус.
Я моргнул, стараясь рассмотреть получше, отчаянно пытаясь уверить себя, что это не игра воображения.