Творения
Шрифт:
12. Другой еще язвительнее писал по тому же поводу. В то время он принадлежал к числу судей и был одним из зачинщиков гонения. Не довольствуясь этим преступлением, он стал преследовать сочинениями тех, кого уничтожал [силой]. 13. Так, он составил две книги не против христиан, чтобы не казалось, будто он враждебно над ними насмехается, а к христианам, чтобы думали, что он дает им человечные и добрые советы. В них он стремился так лживо выставить Священные Писания, что они становились полной себе противоположностью. 14. Ибо он опубликовал некоторые главы, которые, как ему казалось, противоречили сами себе, настолько много и настолько тщательно все подобрав, что казалось, будто некогда он сам принадлежал к этой религии. 15. Если бы это было так, то какой Демосфен смог бы защитить его от бесчестья, когда он стал предателем религии, служителем которой являлся, предателем веры, к чьему имени присоединился, предателем клятвы, которую дал? Если, конечно, Божественные Писания не попали в его руки случайно. 16. Какое безрассудство было дерзнуть опровергать то, что никому не дано объяснить!? Благо, что он или ничего не узнал из них, или ничего не понял. Ибо в Божественных Писаниях столь же нет противоречий, сколь отсутствует в нем самом вера и истина. 17. Особенно же он чернил Павла, Петра и прочих учеников, словно сеятелей обманов. Впрочем, он считает их мужами невежественными и необразованными, ибо некоторые из них занимались рыбацким промыслом; как будто бы досадуя, что за это дело [проповеди] не взялся какой-нибудь Аристофан или Аристарх. [514]
514
Аристофан — греческий
3. 1. Стало быть, у апостолов не было ни способности измышлять, ни хитроумия, поскольку они были невежественны. Мог ли какой-либо необразованный человек сочинить связное и единое, когда образованнейшие философы Платон, Аристотель, Эпикур и Зенон говорили противоречивое и противоположное? В том-то и заключается природа вымысла, что он не может быть связным. 2. Предание же апостолов, поскольку оно истинно, во всем отточено и полностью согласно с собой; и потому оно убедительно, что стоит на незыблемых основаниях. 3. Итак, апостолы не придумали эту религию ради [своей] выгоды или пользы. Ведь они и в наставлениях, и в поступках вели ту жизнь, которая лишена наслаждений и отвергает все, что заключено во временном благе. Они не только приняли смерть за веру, но и знали, что будут казнены, а также предсказали, что потом все, кто последуют их учению, будут тяжело и несправедливо мучимы.
4. Этот писатель утверждал также, что Христос, изгнанный иудеями, собрав шайку из девятисот человек, занимался разбоем. 5. Кто осмелится не согласиться с таким «авторитетным» заявлением? Пусть и мы вполне поверим в это, ибо об этом ему, наверное, сообщил какой-нибудь Аполлон во сне. Но разбойники постоянно погибали и погибают; да многих из них ты и сам осудил на казнь. Кто же из них после казни своей был назван, я не говорю Богом, честным человеком? 6. Но ты, пожалуй, на том основании поверил, [будто Христос — разбойник], что почитаешь в качестве бога человекоубийцу Марса. И все же ты этого бы не стал делать, если бы ареопагиты отправили Марса на крест. [515]
515
См. комментарий к 1.10.4.
7. Когда же этот писатель осмеивал чудеса Христовы, то не стал их отрицать, но хотел показать, что Аполлоний [516] совершал либо равные, либо даже большие чудеса. Удивительно, что он не упомянул Апулея, [517] чьи многочисленные и восхитительные деяния обычно всплывают [при этом] в памяти. 8. Так почему же, о глава безумцев, никто не почитает в качестве бога Аполлония? Видимо, ты единственный, кто достоин такого бога, с которым тебя будет вечно карать истинный Бог. 9. Если Христос был магом, поскольку творил чудеса, то Аполлоний был все же искуснее его. Ибо когда, как ты пишешь, Домициан [518] приказал казнить его, тот не пришел на суд, а Христос был схвачен и распят на кресте. 10. Но, вероятно, он хотел показать заносчивость Христа в том, что Тот счел Себя Богом, так что Аполлоний показался бы более скромным, ибо, хотя и совершил гораздо большее, как полагает этот писатель, все-таки не стал приписывать себе этого имени. 11. Я не стану сейчас сравнивать сами их деяния, поскольку во второй и предыдущей книге я уже говорил о лжи и лукавом искусстве магии. [519] 12. Я не думаю, что есть кто-то, кто отказался бы получить после смерти то, чего жаждут великие цари. 13. Иначе почему люди ставят себе великолепные надгробия, статуи и бюсты? Почему гражданам, прославившимся какими-нибудь деяниями или принявшим смерть за государство, люди стараются воздать почет? Почему, наконец, сам ты захотел воздвигнуть памятник своему таланту, вылепленный из этой гнусной глупости, словно из грязи, если не в надежде обессмертить память о своем имени? 14. Итак, неразумно то, что Аполлоний не пожелал бы этого, если бы мог. Ибо нет никого, кто бы отверг бессмертие, особенно если ты говоришь, что некоторыми он был почитаем в качестве бога и что статуя его и теперь почитается жителями Эфеса под именем Геркулеса Алексикакского. 15. Стало быть, он не мог после смерти почитаться в качестве бога, ибо известно, что он был человеком и магом. Вот почему он под чужим именем стяжал себе божественность, ведь сделать это под своим он не мог и не решался. Наш же [Христос] мог считаться Богом, ибо не был магом, и считался Богом, поскольку на самом деле им был. 16. «Я не утверждаю, — говорит он, — что люди потому не сочли Аполлония богом, что он не желал этого, но стремлюсь доказать, что мы, поскольку не вывели сразу из чудесных деяний божественность, более мудры, чем вы, которые сочли Христа Богом за проявление незначительных возможностей». 17. Не удивительно, что ты, весьма далекий от мудрости Бога, вообще ничего не понимаешь из того, что прочел, когда иудеи, которые издавна читали пророков и у которых хранилась тайна Божия, не понимали того, что читали. 18. Знай же, если это тебе по сердцу, что мы признаем в Христе Бога не потому, что Он совершал чудеса, но потому, что видели, как в Нем исполнилось все то, что возвестили нам пророки. 19. Он совершал чудеса, и мы сочли бы Его магом, как и вы сейчас считаете и как полагали тогда иудеи, если бы все пророки в один голос не предрекли бы, что те самые чудеса будут исполнены Христом. 20. Итак, мы признаем в Нем Бога не столько за чудесные деяния и свершения, сколько за тот самый крест, на который вы лаете, словно собаки. Ибо и он был предсказан. 21. Причем не Его собственным свидетельством, ибо какому говорящему о себе [человеку] можно верить? Напротив, веру в то, что он Бог, Он получил по свидетельству пророков, которые заранее предвозвестили, что Он совершит и что претерпит, и это не могло и никогда не может быть отнесено ни к Аполлонию, ни к Апулею, ни к одному магу.
516
Аполлоний Тианский — странствующий неопифагореец I в. н. э., которого считали и мудрецом, и колдуном, и шарлатаном. Биографию его написал Флавий Филострат.
517
Апулей — римский писатель II в. до н. э., автор Апологии, в которой оправдывал себя от обвинения в использовании колдовских чар, известен прежде всего как автор романа Золотой осел.
518
Тит Флавий Домициан — римский император, правивший с 81 по 96 г.
519
См.: 11.16; IV.13.16; 27.
22. И вот, когда этот писатель излил столько вздора своего незнания, когда совершенно исказил истину, он удумал назвать свои нечестивые и враждебные Богу книги Друг истины. 23.0 слепая душа! О ум чернее, как говорится, киммерийской ночи! Да это последователь Анаксагора, у которого снег был черен. Ведь одно и то же ослепление: давать ли истине имя вымысла
4. 1. И вот, когда те писатели, о которых я говорил, к моей скорби сочиняли свои святотатственные книги, я, побуждаемый их надменной кичливостью, сознанием собственно истины и, как я думаю, самим Богом, возложил на себя труд обуздать всеми силами моего дарования обличителей справедливости. Не с тем, чтобы писать против тех, кого можно было бы опровергнуть несколькими словами, но чтобы одним ударом поразить всех тех, кто взялся или еще только собирается взяться за подобный [нечестивый] труд. 2. Ибо я не сомневаюсь, что множество других [нечестивых людей] в разных областях возвели памятник своей неправедности не только на греческом языке, но и на латыни. Поскольку я не в состоянии ответить каждому из них в отдельности, я решил поступить так: ниспровергнуть первых из них вместе со всеми их писаниями и лишить всякого повода писать и спорить тех, кто последует за ними. Пусть только откроют уши, и я, конечно, сделаю так, чтобы всякий, кто услышит меня, либо принял то, что прежде осуждал, или, что весьма вероятно, отказался впредь от насмешек над этим. 3. Хотя Тертуллиан в немалой степени выполнил эту задачу в той книге, которая озаглавлена Апологетик, тем не менее, одно — ответить хулителям, что можно сделать, защищаясь или только отрицая [обвинения], другое — установить, что мы и делаем, в чем заключается суть всего учения. Я не избежал того, чтобы исполнить тот труд, который не выполнил Киприан в знаменитой речи, где он пытался уличить во лжи Деметриана, бранящего, как он сам говорит, и хулящего истину. 4. Киприан не использовал нужного материала, как бы должен был. Ибо он обязан был опровергать не свидетельствами Писания, которое тот Деметриан считал пустым, лживым и вымышленным, но иными доводами и с помощью разума. 5. Ведь когда он выступал против человека, отвергающего истину, он, сея понемногу божественное учение, должен был приручать того, как бы дикого изначально, человека и постепенно приоткрывать ему основы света, чтобы, дав полный свет, не ослепить его. 6. Ведь как младенец из-за нежности желудка не может принимать твердую и грубую пищу, а вскармливается жидким и нежным молоком, пока не сможет, набравшись сил, питаться чем-то более твердым, так и тому нужно было, пока он не мог принимать божественные свидетельства, предлагать человеческие, т. е. свидетельства философов и историков, чтобы опровергать его главным образом его же авторами. 7. Поскольку Киприан не сделал этого, увлекшись исключительным знанием Божественных Писаний, желая вести борьбу только с помощью того, на чем стоит вера, я решил по вдохновению Божию сделать это и одновременно открыть другим путь для подражания. 8. Если же ученые и красноречивые люди по побуждению нашему обратятся к этому [занятию] и дарования свои и красноречие пожелают обратить на поле истины, никто не станет сомневаться, что вскоре исчезнут ложные религии и будет разрушена всякая философия. Ибо всем будет ясно, что существует только эта [небесная] религия и лишь одна истинная мудрость. Однако я отклонился [от вопроса] дальше, чем намеревался.
л
5. 1. Теперь же следует вернуться к рассмотрению соображений о справедливости, которая либо сама является добродетелью, либо же источником добродетели, которую искали не только философы, но также поэты, жившие гораздо раньше [философов] и еще до рождения философии получившие имя мудрейших. 2. Они ясно понимали, что эта [справедливость] далека от дел человеческих, и воображали, что она, испорченная людскими пороками, оставила землю и удалилась на небеса; и при этом, когда они объясняют, как жить согласно справедливости (ведь имеют они обыкновение двусмысленно передавать свои суждения), приводят образцы справедливости из времен Сатурна, которые они называют «золотыми», и сообщают, в каком состоянии была жизнь людей, пока та [справедливость] еще пребывала на земле. 3. Это, бесспорно, следует принимать не в качестве поэтического вымысла, но как действительность. Ведь когда царствовал Сатурн, когда еще не были установлены культы богов, и до тех пор, пока еще ни один народ не был обращен к пониманию божественности, [истинный] Бог, как бы то ни было, почитался. 4. И потому не было ни раздоров, ни вражды, ни войн,
Не было шлемов, мечей; упражнений военных не зная, Сладкий вкушали покой безопасно живущие люди. [520]
Как оговорился стихом Германик Цезарь в Арате:
И не знаком был раздор между братьев. [521]
И даже чужеземцам [не был знаком раздор], и вообще не было никаких мечей, которые бы обнажались. 5. Ведь кто, пока существовала и процветала справедливость, думал о своей защите, когда никто не строил козней, или когда никто не помышлял о погибели другого, когда никто ничего не стяжал [для себя]?
520
Овидий. Метаморфозы. 1.99–100.
521
Germ. Arath. Fr. 112 (Перевод наш. — В. Т.).
Более жаждали жить они малым владея, [522]
как Цицерон сказал у себя, что соответствует и нашей религии.
Даже значком отмечать иль межой размежевывать нивы Не полагалось. Все сообща добывали, [523]
6. Безусловно, Бог даровал всем землю, чтобы все проводили жизнь вместе, чтобы неутолимая и безумная жадность не присваивала всего себе и чтобы никто не был лишен того, что всеми производилось. 7. Это изречение поэта следует понимать не так, как мы разумеем, будто в то время не было ничего частного, но [следует воспринимать] как изреченное по обыкновению поэзии; как мы видим, люди были столь добросердечны, что рожденных плодов не запирали у себя, и земли не оставались сокрытыми [от других], а неимущим [люди] позволяли пользоваться плодами своего труда.
522
Ibid. Fr. 21 (Перевод наш. — В. Т.).
523
Вергилий. Георгики. 1.126–127.
Реки текли молока, струились и нектара реки [524]
8. И не удивительно, поскольку кладовые с необходимым [пропитанием] были доступны всем, и жадность, губящая божественные благодеяния, не порождала нигде ни голода, ни нужды; но все одинаково жили в изобилии, когда имущие щедро и обильно одаривали неимущих.
9. Но вследствие того, что Сатурн был свергнут сыном и сбежал в Лаций, он был
Царства лишен своего, устрашен оружием сына [525]
524
Овидий. Метаморфозы. 1.111.
525
Вергилий. Энеида. VIII. 320.