Творения
Шрифт:
П. А что же отцы? Разве они не сказали, что та воля, которую Христос запечатлел в Себе, есть наша [воля]?
М. Да, она наша.
П. Следовательно, словом "человеческая" они обозначили не присущую Ему по природе [волю], а ту, что Он принял по усвоению.
М. Поскольку они точно так же говорили, что Он воспринял нашу природу, то, следовательно, окажется, что, по мнению тех людей, Он и самой природой обладает согласно простому усвоению. Ведь если истинно первое, то и второе — тоже, и напротив, если второе ложно, то [ложно] и первое.
П. Что же, отцы обозначили присущее Ему по природе, сказав, что Он запечатлел в Себе наше?
М. Да.
П. Что ты этим хочешь сказать?
М. Так как Один и Тот же был всецело Бог вместе с человечеством, и Он же — всецело человек вместе с Божеством,
П. Те люди сказали это не по злому умыслу или из какого-нибудь коварства, но желая выявить предельное единение.
М. Если в этом уступить сторонникам Севира, то разве и те не скажут тогда с полным основанием (насколько [это] относится к допущенному положению), что, мол, "мы не по злому умыслу или из какого-нибудь коварства говорим об одной природе, но желая так же, как и вы через одну волю, показать предельное единение по природе"? Ибо севириане воспользуются их оружием против них же самих, как Давид — против Голиафа. Вот так, говоря об одной воле, они совпадают с теми в высказываниях и понятиях. Однако как они хотят назвать эту одну волю? Ведь они по справедливости должны дать ей наименование.
П. Они называют ее гномической.
М. Итак, если гномической, то и производной, а если производной, то намерение, как первопричина, будет сущностью.
П. Намерение не есть сущность.
М. Если оно не есть сущность, то оно — качество, и получится качество от качества, что невозможно. Так чем они называют намерение?
П. Намерение есть не что иное, как то, чем его определил блаженный Кирилл, то есть образ жизни.
М. А образ жизни, скажем, в добродетели или в пороке, присущ нам по выбору или нет?
П. Конечно, по выбору.
М. Итак, мы выбираем желая и совещаясь, или без воли и совещания?
П. Общепризнанно, что желая и совещаясь.
М. Значит, намерение есть не что иное, как какое-нибудь хотение, относительно придерживающееся или настоящего, или мнимого блага.
П. Ты, верно, сделал разъяснение отеческого определения.
М. Если толкование отеческого определения было проведено правильно, то, во-первых, нельзя говорить о гномической воле. Ведь как допустить, чтобы от воли исходила воля? Во-вторых, говоря о намерении во Христе, они (как показало разыскание) утверждают Его простым человеком, подобно нам, предрасположенным к рассуждению, незнающим и сомневающимся, и имеющим противоречия, как кто-то, кто совещается о сомнительном, а не о бесспорном. Ибо мы по естеству обладаем стремлением к просто хорошему по природе, а опытом относительно определенным образом хорошего — благодаря разысканию и совету. И потому применительно к нам о намерении говорится в точном смысле, поскольку оно есть способ пользования, а не определение природы, потому что природа бессчетное число раз меняется. Применительно же к человечеству Господа, которое осуществилось не просто так, подобно нам, но — божественно (ибо ради нас Явившийся от нас во плоти был Богом), нельзя говорить о намерении. Ведь само бытие, то есть осуществление в божественном качестве, по природе имело близость к добру и отчуждение от зла, как и "Великое око Церкви" Василий учил в толковании на 44-й Псалом, говоря: "В этом смысле понимай и сказанное о Нем у Исаии, что "прежде чем познает дитя или предпочтет зло, изберет благо". Потому что прежде чем дитя познает добро или зло, оно, чтобы избрать благо, не слушается порока. Ибо "прежде чем" означает, что Он имел благо от природы, не исследовав, подобно нам, не посовещавшись, а — самим бытием, божественно осуществившись".
П. Что же, добродетели природны?
М. Да, природны.
П. А если они природны, то почему не присущи в равной мере всем, кто одной природы?
[М. Они равно присущи всем, кто одной природы.]
П. Откуда же в нас такое неравенство?
М. Оттого, что мы неодинаково исполняем дело природы. Так что, если бы все мы в равной мере, для чего и возникли, исполняли бы дело природы, то тогда во всех являлась бы как равная природа, так и добродетель,
П. Если природные свойства присущи нам не от упражнения, а от создания, а добродетель природна, то почему мы трудом и упражнением приобретаем добродетели, которые естественны?
М. Упражнение и сопровождающие его труды изобретены любителями добродетели только чтобы отделить обман, занесенный в душу ощущением, а не для того, чтобы только теперь принести добродетели извне — ведь те, как сказано, вложены в нас с создания. Поэтому, как только обман будет окончательно смыт, душа сразу же обнаруживает блеск природной добродетели. Ведь кто не глуп, тот разумен, а кто не труслив и не дерзок — мужествен, и не развратный — целомудрен, а не неправедный — праведен. По природе же ум есть разумение, способность суждения — праведность, а гневное начало — мужество, а вожделеющее — целомудрие. Следовательно, после отнятия противного природе обычно обнаруживается только то, что соответствует природе, как после утраты ржавчины — природный блеск и сверкание железа.
П. Этим выявлено величайшее богохульство у тех, кто говорит, что Христос имеет намерение.
М. Не следует пропускать неотмеченным и того, что очевидно для внимательного читателя: слово имеет много употреблений и значений, как в Святом Писании, так и у святых отцов. Ибо иногда они применяют его к увещеванию и совету, как и когда апостол говорит: "О девах же заповеди Господней не имею, совет же даю"; иногда — к совещанию, когда блаженный Давид говорит: "Против народа Твоего ухищрялись советом ", что проясняя, другой издатель написал: "Против народа Твоего ухищрялись совещанием "; иногда [они применяют это слово] к приговору, как и Даниил, великий во пророках, говорит о ком-то: "Вышел бесстыдный приговор от лица царя"; в другой раз — к мнению, или вере, или суждению, как Григорий, от богословия прозванный, излагает в 1-м слове "О Сыне": "Поскольку не великое дело запрещать, ибо это очень легко, и любому желающему под силу, а представить взамен свое суждение — дело человека благочестивого и обладающего умом". И попросту говоря, чтобы, разбирая все по отдельности, не сделать речь надоедливой, я, замечая по Священному Писанию и святым отцам, обнаружил у них слово в восемнадцати значениях, ибо оно не указывает на особенность чего-либо общего или частного, но — на смысл, вкладываемый говорящим, и определяется тем, что сказано либо до того, либо сразу после. Поэтому и нельзя ограничить такое слово только одним значением.
П. Да как возможно, чтобы высказываемое во многих смыслах выделяло нечто одно?
М. Итак, чтобы позор такой ереси стал более явственным, давай рассмотрим эту посылку и иным способом.
П. Рассмотрим, если тебе угодно.
М. Говоря об одной воле, произволительной, или гномической, или властительной, или, если они хотят назвать ее как-то еще, а об этом мы не спорим, они будут вынуждены считать ее или Божественной, или человеческой, или ангельской. И с самого начала, какой бы из них они ее ни назвали, они назовут ее природной, раз каждая указывает на природу, — и то, чего они, казалось бы, избегали разделительным методом, они подтверждают разрешительным. А как следствие, если они назовут волю только Божественной, то утверждают Христа по природе Богом, и только; если же — ангельской, то — ни Богом, ни человеком, а некоей ангельской природой; а если — человеческой, то покажут Его просто человеком и подвластным.
П. Когда они сталкиваются с такими нелепостями, то говорят, что воля ни природная, ни гномическая, но утверждают, что она присуща нам как способность.
М. Эта способность присуща нам по природе или не по природе?
П. По природе.
М. Значит, они опять-таки, согласно разрешению, называют волю природной и не получили никакой пользы от этой обходной дороги. И поскольку способность через обучение вызывает состояние и поступок, то, следовательно, по их мнению, Христос возымел состояние и поступки воли от обучения и преуспеяния, и преуспевал прежде обучения, не ведая того, чему учился. Почему же тогда они отвращаются от Нестория, горячо хватаясь за его слова и понятия? Да потому, что, говоря об одной воле, они защищают его взгляды, объявляя, что Несторий учит об одной воле у придуманных им двух лиц, как свидетельствует и отстаиваемый ими Экфесис.