Твой час настал!
Шрифт:
Солнце припекало. Пыль на дороге клубилась желтым валом, хрустела на зубах. До ночи немногим не дошли до Троицкой обители. Егоркиных ездоков устроили в ямской избе. Остальные кормили комариков у костра. Егорка прибился к костру стрельцов. Стрельцы угостили его похлебкой из общего котла. Егорка поинтересовался:
— С чего бы для пузатого ляха и на осу схожей его дочке такая сторожба?
Стрельцы переглянулись. Один из них них, посмеиваясь, пояснил:
— Не твоего ума дело. Сказано — вези, так вези, скажут скидывай
А другой стрелец добавил:
— Говоришь бабенка на осу похожа, гляди как бы эта оса тебя до смерти не ужалила.
Егорка заскучал и показал, что ему вовсе не интересно кого везет.
— Польские гости мне без нужды. Знать бы, когда меня отпустят?
Тут же получил разъяснение:
— Ты на царевой службе, а когда ей конец, об том царь знает!
Каков ныне царь знал и без стрельцов, потому положил про себя — бежать.
Троицкий монастырь миновали в обход, словно бы прятали польских гостей от лишних глаз. Вошли в провальные леса. Сосны не в обхват. Дорога сузилась, рядом с телегой конному нет пути.Отец и дочь о чем-то заспорили на своем языке.Дочь, вдруг, обратилась к Егорке:
— Известно ли тебе, возчик, кого ты везешь?
Егорка, хотя и был предупрежден стрельцами, любопытства своего не потерял к тем, кого вез. Осторожно ответил:
— Сказано едем до Ярославля, а кого везу, не сказывали.
— Скажи, возчик, служил ли ты царю Дмитрию?
— Как же не служить царю? Царю всяк служил. Перед лицом царя Дмитрия я лицом стоял. Он на коне, а я пеши. А потом он на Красном крыльце пожаловал мне струги делать, чтоб под парусом по Волге плавали. Не стало царя Дмитрия, струги стали без нужды.
— Царь тебя жаловал?
— Жаловал... Струги делать пожаловал.
— А скажи мне: как тебя называть?
— Егоркой называют.
— Царь тебя жаловал, ты любил его?
— Царь не девка! С чего бы его любить? Государя почитать надобно.
Спрос продолжался:
— Царя не стало, сказывали тебе, что сделалось с его супругой — царицей?
— Я в Москве не пребывал на его свадьбе, а в моем углу не слыхано.
— Знай же, Егорка, что везешь ты царицу Московскую, супругу царя Дмитрия и отца моего.
До се Егорка не оглядывался. Оглянулся в испуге, да тут же и подумал, чего пугаться. Слов его никто не слыхал, службу исполнял, как велено.
Марина продолжала,начатый разговор.
— Вижу, Егорка — не веришь, что с тобой говорит царица.
— Веруя едино в Бога, а более ни во что!
— Вернется царь Дмитрий, поверишь. Неужели старая крыса могла загрызть ясного сокола? Ушел он собирать войско, что бы отомстить изменнику, коего ныне царем называют.
— Хотя бы и взаправду царица, а слова твои опасные...
— Ты с приставами и стрельцами помалкивай, тогда службу царю сослужишь, я твоей службы не забуду.
В Ярославле уже было приготовлено подворье для царского тестя и
Во тебе, царица, дворец!
В Ярославле строгости не московские. Разговоры вольные. Говаривали, что царь Дмитрий, хотя бы и убит, а Марина, его супруга: разве не царица? А иные шептались с уха на ухо, что царь Дмитрий спасся и скоро явится.
Егорка толкался в толпе любопытных возле царской избы. Окликнула его польская бабенка.
— А ну мужичина, принеси бадью воды, мне в гору не под силу.
Почему же не услужить? В упрек такую службу не поставят. Егорка подхватил бадью, и — бегом под гору, к колодцу. С бадьей обратно поднимался тихим шагом, чтоб не расплескать воду. Та ж польская бабенка распахнула калитку, пропуская Егорку во двор. Стрельцы не обеспокоились. В их понятии Егорка человек не опасный. Ставил он в сенцах бадью на лавку, тут и подошла к нему царица.
— Егорка! — прошептала она, — сослужи службу царю Дмитрию. Возьми у меня грамоту, спрячь ее покрепче. Отнеси грамоту в монастырь Борисоглебский, что стоит неподалеку от Ростова. Найди в том монастыре монаха Николая Мело. Передай ему грамоту. Вернется царь Дмитрий, не обойдет тебя милостями.
Передала ему свиток с грамотой и мешочек похожий на ладанку.
— Здесь тебе злотые на дорогу. Сейчас я бедна, а вернется царь Дмитрий, награжу тебя по царски. Приставам не говори себе на погибель!
Егорка вышел и опасливо оглянулся, не обыскали бы стрельцы. Стрельцы играли в кости, взгляда на него не обратили. Ушел на берег. В кустах, в потае, достал из-за пазухи мешочек. В мешочке польские злотые. Такого богатства, отродясь в руках не держал. И весь труд — отнести грамоту монаху. Опасно? А ради чего себя оберегать? Жива ли Екатерина, где там среди казаков затерялась Настасья? Одно живое существо при нем — Ночка. Ночкой лошадку назвал, потому, как появилась на Божий свет ночью.
Пошел на выгон. На выгоне стерегли лошадей всей посохи. До водопоя дадут довести, а сядешь верхом, узрят. Никуда от догляда сторожей не денешься, да и верхового на дороге всякий стражник задержит.
Подошел к Ночке. Последнее существо, что связывало его с прежней жизнью. Гладил ее, приговаривая:
— Сходили мы с тобой, Ночка, на Дон. Что мы искали на Дону? Незнамо чего искали, незнамо, что нашли, а Настасью потеряли. Сходили обратно домой в Горки, и там ничего не обрели. Я бездомный сирота, и ты сиротинушка бездомная. Отпустил бы я тебе, далеко не уйдешь. Поймают и стреножат. Попрощаемся навеки. Живи, пока жить дадут.
Утер рукавом слезы, потрепал Ночку за холку и пошел прочь. От костра окликнули посошные: