Твой друг. Сборник. Выпуск 2
Шрифт:
— На, на, Коробков, перевязывай скорее, а то кровью изойдет. Вот это собака: раненая, а задание выполнила.
Потом связной-вожатый роздал письма. Его с радостным оживлением благодарили, а Альфе предлагали галеты, сало, сахар. Она отворачивалась от соблазна, но смотрела на Короб-кова так, словно хотела спросить: «Можно взять?»
— Ишь, какой привередливый твой почтальон, — сказал кто-то, — от такого угощения отказывается…
— Не привередливая, а дисциплинированная, — пояснил Коробков, — она из чужих рук не должна брать пищу.
Ночью на резиновом поплавке переправили
Через месяц Альфу вернули в строй. На задней ноге у собаки осталась костная мозоль, но она не хромала и бегала хорошо. А солдаты после того случая прозвали ее аккуратным почтальоном.
Как-то мы с фельдшером Владимировым возвращались из передовых частей к себе, во второй эшелон дивизии. Я ехал на своем верном Соколе, а фельдшер — на Гнедке, быстроходном маленьком иноходце.
Едем мы легкой рысцой и вдруг замечаем: в полукилометре от нас по склону высотки бежит волк. «Наверное, взрывов испугался и удирает теперь подальше от огня», — подумал я. Но бежит зверь как-то странно: покачиваясь и зигзагами, а голова опущена до земли.
— Владимиров, за мной! — крикнул я, и мы помчались наперерез волку, выхватывая на ходу пистолеты. Приблизившись, осадили коней. Оказалось, что это — собака-овчарка. На шее у нее — кожаный ошейник.
Спрятал я в кобуру пистолет и приказал громко, властно: «Стоять!» Собака вздрогнула и остановилась. Повернула голову и покосилась на нас правым глазом. Морда у нее была в крови, левый глаз затек, а левое ухо полуоторвано.
Я подошел к раненой собаке. Она дрожала.
— Миша, кажется, это Альфа…
Поглаживая собаку по спине, я приговаривал тихо и ласково: «Альфа, спокойно… Лежать!» Собака легла, и дрожь у нее стала проходить. Лошади тревожно фыркали. Все животные пугаются и волнуются, когда чувствуют кровь.
Успокоив собаку, я попросил у Владимирова его фельдшерскую сумку. В ней имелось все необходимое для оказания первой помощи раненым животным: бинты, вата, хирургические инструменты, некоторые лекарства.
Да, то была Альфа — аккуратный почтальон: на правой задней ноге у нее была костная мозоль.
Мы расстелили на земле попону и положили на нее своего пациента. Ноги связали бинтом, на челюсти для страховки наложили петлю, чтобы не могла укусить. Тампонами я осторожно снял с морды свернувшуюся кровь. Мы боялись, что у собаки повреждены череп и левый глаз, но наши опасения оказались напрасными. Видно, один осколок, словно бритва, чиркнул ее по голове и разрезал кожу лба, а другой — оторвал наполовину левое ухо.
Рану на лбу мы зашили. И пришили полуоторванное ухо. После этого забинтовали голову, оставив окошечки для глаз.
Во время операции Альфа иногда вздрагивала и повизгивала. Когда же мы ее развязали, она встала, потянулась, будто расправляя уставшее тело, и замотала головой.
— Что, Альфа? Неловко? — спросил я.
Собака наклонила голову и попыталась лапами сорвать повязку.
— Альфа, нельзя! Фу! — крикнули мы разом.
Собака послушалась.
— Надо
Миша сел на лошадь, и я на руках подал ему Альфу. Он положил ее поперек седла и обхватил руками. Альфа прильнула к нему и как будто задремала.
Чтобы не тревожить пациента, мы ехали шагом и через час добрались до своей землянки. Нас встретил ветеринарный санитар Квитко.
— О-о, да вы с прибылью… — сказал он, принимая от Владимирова раненую собаку.
Через неделю швы сняли. Раны зажили хорошо. И ухо приросло. Только рубец немного его стянул: оно укоротилось и не поднималось свечкой, как правое.
Первушкин очень обрадовался, когда узнал, что Альфа жива и находится у нас.
— Ни разу ведь с маршрута не сбилась. А потом — раз и пропала. Мы уж думали: прямое попадание снаряда либо мина… Видно, здорово ее тряхнуло, если дорогу домой забыла…
Первушкин увел Альфу в роту, а через три дня привел снова.
— Товарищ ветврач, не годится больше собака для службы. Испорчена.
— Почему? — спрашиваю я. — Что случилось?
— Огня боится. Не идет на передовую. Я уж ее и так и сяк, ничего не помогает: ни хлыст, ни сахар. Отбежит немного и обратно.
— Ну и что же теперь?
— Командир роты к вам прислал. Может, что сделаете. Прямо не узнать собаку. Как рванет где-нибудь снаряд, дрожит, жмется ко мне и скулит, будто плачет.
— Ну что ж, — говорю, — оставляйте. Наверное, контузия на нее так подействовала. Попробуем полечить.
— Только, если можно, не отправляйте ее в тыл. Уж очень умная собака. Жалко нам с ней совсем расставаться.
Я дал слово не эвакуировать Альфу, и она осталась у нас.
Находясь на лечении, Альфа стала нести караульную службу. Когда мы спали, собака бодрствовала у землянки и охраняла лошадей. Следуя за мной, она обычно бежала впереди, на перекрестках или развилках дорог останавливалась, поворачивала голову и громко, отрывисто взлаивала «ам». Это следовало понимать как вопрос: куда идти? Я указывал рукой то или иное направление, командовал: «Прямо!», «Направо!», «Налево!» И мы продолжали путь.
Иногда где-нибудь в лощине я оставлял своего коня и шел дальше пешком, а Альфе поручал караулить Сокола. Она ложилась у его передних ног, и никто не мог подойти к коню. Да и Соколу особой воли не давала. Обычно он стоял спокойно, но если соблазнялся хорошей травой и делал к ней шаг-другой, Альфа мгновенно вскакивала, легонько цапала его зубами за передние ноги и рычала, словно предупреждала: «Ни с места!»
Но однажды Альфа удивила меня…
Поехал я по делам службы к командиру полка. Подъезжать к штабу на машинах и лошадях из-за близости противника запрещалось, поэтому, спешившись в полукилометре, я приказал Альфе стеречь Сокола и пошел по оврагу. Отойдя метров на пятнадцать, оглянулся. Смотрю, собака идет за мной. Удивился я и строго прикрикнул: «Назад!» Вернулась Альфа и опять легла у ног коня. Через некоторое время оглянулся еще раз. Альфа опять следовала за мной. «Что такое? — думаю. — Почему она не хочет выполнять приказание?» Подошел к собаке, слегка ударил ее.