Твой маленький монстр

Лари Яна

— Карина пропала, — бормочет мать сквозь рыдания. — С занятий не вернулась, телефон выключен. У вас у обоих выключен. Ты знаешь, где она может быть? Володя обзвонил всех, кого можно, никто её не видел. Сейчас в морг поехал… труп нашли с разбитой головой. По всем приметам наша девочка.

Труп.

От этого слова захватывает дух, и частично пропадают звуки, будто кто-то в моей голове ненароком сбавил громкость.

— Мы выйдем, двор ещё разок прочешем, — пользуясь маминым полувменяемым состоянием, Владлен незаметно перехватывает меня под локоть и выталкивает за дверь. —

Будут какие-то новости, звони сразу. Я на связи.

Особо не сопротивляясь, следую за ним. Всё на что я сейчас способен — машинально передвигать ноги, бессильно сжимая в кулаки онемевшие пальцы.

Едва за нами закрываются двери лифта, мужчина резким ударом в живот впечатывает меня в стену. Сжав зубы, стараюсь не завалиться на бок от усилившеймя боли, но это мелочи по сравнению с тем, что творится у меня на душе.

— Если выяснится, что ты скрываешь местонахождение Карины, я тут же сдам брату твой грязный секрет, — глухо бормочет он мне на ухо, придерживая за грудки, чтобы я полностью не осел на пол. — Не думай, что мне неизвестно, чем ты промышляешь. Но если ты, сучёнок, что-то с ней сделал — молись. Потому что я всё равно узнаю. А затем собственноручно выпотрошу, понял?

— Не в курсе я… отвали, — отпихиваю в сторону ненавистного родственничка и первым выхожу из душной кабинки.

Я бы всё отдал, чтобы знать.

— Запомни, я всё равно выясню! — грозит Владлен, выразительно похрустывая шейными позвонками.

Ещё вопрос, кто из нас двоих больше псих.

Реквием по нам

Выйдя из подъезда, мы расходимся в разные стороны. Владлен поворачивает в сторону сквера, а я иду к проезжей части, попутно включая телефон и набирая Зяблика.

— Трошин, твою мать! Ты время видел?

— Видел, не слепой. Скинь мне адрес Климова. Я знаю, у тебя он есть.

— В два часа ночи?! Ты чем там балуешься, дурень?

— Поторопись, дружище. Потом объясню.

— Жди.

Спустя четверть часа терпеливо трезвоню в дверь по пересланному другом адресу, к которому Вова предусмотрительно приложил шифр кодового замка от двери подъезда. Естественно открывать в такой поздний час никто не торопится, но я не убираю палец с бутона звонка до тех пор, пока передо мной не предстают заспанные и крайне недовольные моей настойчивостью хозяева квартиры.

Из-за спины тощего интеллигента в трениках выглядывает эффектная дамочка в коротком халатике, при бигудях и почему-то с деревянной битой. Ничего так семейка у Эдика.

— Здравствуйте, — обескуражено разглядываю чету Климовых. Я до последнего надеялся увидеть именно их сына.

— Чего бродишь по ночам?! Я сейчас полицию вызову, развелось хулиганов… — грозит женщина куда-то удаляясь. Мне плохо видно, так как дверь удерживает стальная цепочка. Между тем мужчина, внимательно изучив моё лицо, вдруг тоже решает подать голос:

— Погоди звонить, Лариса. Этот парень учился с нашим Эдуардом, — и уже мне, встревожено: — С ним что-то случилось?

Тот факт, что он меня узнал не столько удача, сколько маленький бонус гетерохромии. Мы действительно виделись пару раз когда он подвозил своего заносчивого

отпрыска в школу.

— Эд разве не дома? — такой поворот меня не устраивает. Понятия не имею, где ещё может находиться этот малохольный упырь. Да где угодно, зная его коммуникабельность.

— А вам он, молодой человек, зачем? — дотошно интересуется Климов старший, с подозрением поглядывая на мою изорванную куртку.

— Сестру ищу. Он должен знать, где она.

— Не там ищешь! — кричит из другой комнаты нервное создание в бигудях. — Езжай по гостиницам, или куда он сестёр этих ваших водит, кобелина такой. Все нервы истрепал гулянками своими. Вали отсюда, мальчик, по-хорошему. Сестру скромности учить надо было, чтобы не искать потом, где её ночами носит, и портить сон нормальным людям.

— Вы не могли бы набрать его? — умоляюще заглядываю мужчине в глаза, рассудив, что от него скорее добьюсь помощи. — Может Эд на ваш звонок ответит.

— Ничем не могу помочь. Успешных поисков.

Устало вздыхаю, прожигая взглядом захлопнувшуюся перед самым моим носом дверь. Всё довольно предсказуемо. Кто в своём уме сдаст сына хулиганам, если мой внешний вид родную мать пугает? И проблема здесь отнюдь не в порванном рукаве.

Домой возвращаться неохота. Боюсь услышать, что Карины больше нет. Что это её изуродованное тело поехал опознавать отчим.

Пока я не убедился в её смерти — она для меня жива.

Уже в собственном дворе сажусь на лавочку и долго всматриваюсь в бледное свечение уличного фонаря, в зияющую темноту чужих окон, в тёмно-ультрамариновое полотно неба… куда угодно, лишь бы отвлечься и не заглядывать в собственную душу. Туда, где до сих пор живут мечты о ней. Я думал их нашёптывает похоть, упрямо ждал, когда переболею, и только страх потери раскрыл простую истину — мои мечты продиктованы любовью. И она, похоже, не лечится, слишком глубоко я увяз во всём этом лирическом сиропе, от которого сводит зубы не меньше, чем от сырой предрассветной прохлады.

Поток смеха и музыки льётся из притормозившего неподалёку авто, но я уже не оборачиваюсь — устал разочаровываться, вглядываясь в очередную компанию загулявших незнакомцев, тем не менее, прислушиваюсь, а вдруг она?

Слышу стук каблуков, слишком неуверенный для Карины, и расстроено возвращаю голову на скрещённые поверх коленей руки. Не она. Снова не она.

— Тро-о-олль… — растягивающий гласные хохот моей пропажи кажется «приветом» взвинченного воображения. — Поддался зову крови и решился-таки примкнуть к бомжам?

Нездоровый девичий смех раскручивает сжавшуюся где-то в районе груди надежду. Кажется, ещё немного и та пробьёт рёбра изнутри.

Всё ещё не веря в её реальность, вскидываю голову и ощупываю алчным взглядом свою непутёвую сводную сестру. Живая. Целая, но невменяемая. Карина пьяна настолько, что едва держится на ногах. И всё же она здесь, со мною! Ошалев от накатившего облегчения, кидаюсь к ней, сгребаю в охапку, крепко прижимаю к груди. За один этот миг я бы запросто продал душу. Меня разрывает от счастья и адского бешенства. Как же я зол! Никогда раньше меня так не штормило от страха и собственной беспомощности.