Твой последний шазам
Шрифт:
— Мы пойдём до церкви, — неожиданно для себя объявил я. — Позвонить нужно.
Парни замолчали и с недоверием уставились на меня.
— Пешком? — спросил Артём.
— Конечно, — я решительно встал.
— Могу отвезти.
— Не нужно. Прогуляемся. Окрестности посмотрим.
Трифонов кивнул, будто я спрашивал разрешения.
Дятел, спешно запихнув в рот крошащийся кусок хлеба, вскочил за мной, попытался что-то сказать, но с набитым ртом не смог, поэтому просто припустил следом.
— Почему ты отказался? — наконец пробубнил он, когда дошли до конца улицы с
— Не хочу одалживаться. Подумаешь, машина. У меня в двадцать тоже, может, машина будет.
— Это вряд ли, — Дятел противно хмыкнул. — У папы нет возможности. Но я бы очень хотел машину. Вот такую, как Пандора. Ты знаешь, что у неё от Форда только кузов? Она почти вся собрана вручную. Очень дорогая.
— А мне не нужен папа. Я сам себе куплю. Получше этой древности. Что-нибудь приличное, а не постаповское корыто, — заявил я специально, чтобы позлить его.
— У тебя денег нет, — хихикнул он, словно я с ним шучу.
— Будут.
— Банк ограбишь?
— Тебя продам. В рабство.
— Ну что ты, я же дохлый, — он развеселился ещё больше. — Куда ты меня продашь?
— Ясное дело не на рисовую плантацию. В секс-рабство, дебил.
— Ой, — он сделал круглые глаза. — Это опасно.
— Вот-вот. Так что не доводи меня и прекрати вести себя, как умственно отсталый. Из-за тебя они и обо мне также думать будут.
Белая, аккуратная, как с картинки церквушка с одним куполом и узкой колокольней рядом стояла прямо на дороге, а со всех сторон простирались поля с пожелтевшей на солнце травой.
На ступенях церкви полусидя развалился пожилой мужчина, о его единственную ногу тёрлась кошка, а вместо второй торчала обёрнутая штаниной культя. Рядом лежал костыль.
— Эй, пацаны, — мужчина помахал рукой. — Дайте водички.
Мы подошли.
— Воды нет, — сказал я и по тому, как он заинтересованно нас оглядел, понял, что вода была лишь поводом подозвать нас.
— Вы кто такие?
— Просто, — я пожал плечами. — Люди.
— Вижу, что люди. Откуда взялись?
— Из Москвы. Лагерь строить.
— Юпитер?
Я кивнул.
— Да…. Строй не строй, а как раньше уже не будет, — он кисло прищурился и лицо его всё исполосовали морщины. — Я вот шестьдесят девять лет на свете живу, а лучше ни разу не стало. С каждым годом только хуже и хуже. Да что там годом. С каждым днём всё хуже… Жары такой отродясь не было.
— Бабушка говорит, что в десятом году было жарче, — сказал Дятел. — Это когда торфяники горели.
— В десятом тоже плохо было, но будет ещё хуже, — заверил одноногий. — Кругом только дурные мысли и негатив. Что человек природе посылает, то она ему и возвращает. А посылает он ей только злобу и отчаяние. Дурные люди, дурные поступки, дурное время и дурные прогнозы.
— В каждом времени есть свои сложности, — выдал Дятел из вежливости ещё одну бабушкину цитату.
— Эх ты. Открой глаза, это уже не сложности. Это — катастрофа.
Дятел вытаращил глаза, похлопал ими и покрутил во все стороны головой.
— Ничего плохого не вижу. Здесь красиво и спокойно.
— Ты либо маленький ещё, либо влюблённый. Только эти ничего не
— Неведении чего? — не унимался Дятел.
— Того, что всё плохо, и как становится хуже.
Дятел задумался.
— Я точно не влюбленный.
— Ладно, пошли, — одёрнул я его.
Он мог затеять дискуссию с любым сумасшедшим.
— Меня зовут Фёдор, — крикнул нам вслед одноногий. — Приходите, если что.
Мы немного отошли, и я уже стал набирать наш домашний номер, как Дятлу вдруг пришло что-то в голову, и он вернулся к Фёдору, а мне пришлось за него отдуваться и рассказывать бабушке, как мы прекрасно добрались и какие у нас чудесные условия.
Когда же Дятел вернулся, то рассказал, что пытался объяснить Фёдору про относительность ухудшений и улучшений. Ведь, если рассматривать сегодняшний день из другой временной точки, скажем, из дней Великой Отечественной Войны, то сейчас мы живём лучше. И ещё, что у нас есть беспроводная связь и кондиционеры. Фёдор признал, что в войну условия жизни были хуже, но зато люди были открытые, добрые и честные, а сейчас — дерьмо. И вот на это Дятел уже никак не смог возразить, потому что, по его словам, ни с кем из тех времён знаком не был.
Глава 9
Вита
Квартира у Полины была огромная. Комнат семь, не меньше. Три туалета и две ванных. Широченный коридор, высокие потолки, всё чистое и безупречное, как в отеле.
Встретили меня две девушки, забрали торт, сказали не разуваться и сразу исчезли.
Мимо проходил длинноволосый парень с рыжим котёнком в руках и предложил его подержать. Пока я из вежливости гладила котёнка, парень объявил, что его зовут Матвей Тихий, что он художник и уже несколько раз выставлялся в галереях. Затем принялся сыпать какими-то фамилиями, которые я, вероятно, должна была знать. Повезло, что из комнаты вышла другая девушка, и он тут же предложил котёнка ей.
Возле ванной я столкнулась с блондинкой с двумя коктейлями в руках.
— У тебя есть прокладки? — без стеснения спросила она.
— Нет.
— Тогда отнеси Вадику. Он на кухне, — блондинка сунула мне коктейли и скрылась за дверью.
На кухне было полно народу и всё кругом заставлено бутылками. Мой торт лежал на плите, и какой-то парень, облокотившись на него локтем, громко вещал:
— Социального зла не существует. Есть лишь противоречия интересов. И то, что для кого-то зло, для других благо. Поэтому от зла избавиться невозможно, ведь одновременно ты будешь бороться с добром.
Очень хотелось спасти торт, но я так и не решилась. В конечном счёте, он был заведомо обречён и никому не нужен. От этой мысли тоска по Артёму усилилась многократно. Уж он бы точно торт оценил. Его любимый — песочный с орехами.
Ванна снова оказалась занята, но человек, оттиравшей в ней пятно с рубашки, любезно посторонился, пропуская меня к раковине.
На подобные вечеринки я ходила только с Максом с Артёмом. С ними я чувствовала себя спокойно. Артём всегда был рядом, и мне не приходилось оставаться наедине с чужими людьми.