Твой XIX век
Шрифт:
Командировка в Новосибирский академгородок. Коллеги, историки и филологи, показав все, что смогли, Обское море, новонайденные 500-летние рукописи, лаборатории „по последнему слову…“, восточное гостеприимство, записи старинных тувинских и горноалтайских мелодий, снова восточное гостеприимство, — показав все это и многое другое, везут приезжего в Большой Новосибирск, в ГПНТБ.
Государственная Публичная научно-техническая библиотека — миллионы томов; любой выдают (или, по крайней мере, обязаны выдать) через двадцать минут после заказа („не то, что у вас, в столицах“), лифт-вверх, под крыши, и вниз — под землю. Хранилище „на дне“: будет тесно —
В одном из подземелий — рукописи, собранные Михаилом Николаевичем Тихомировым… Покойный академик был выдающимся специалистом по Древней Руси: сотни работ, несколько поколений учеников, у которых теперь уж свои наследники, „тихомировские внуки“.
Первую лекцию первого нашего студенческого дня на историческом факультете МГУ когда-то прочитал именно Тихомиров… Теперь же тихомировцы показывают мне сотни рукописных и старопечатных томов, столбцов, листков, многие из которых появились на свет задолго до того, как Ермак вступил в сибирские пределы.
Академик, умерший в 1965 году, завещал свою коллекцию только что провозглашенной столице сибирской науки; ученики не только доставили и сохранили тот дар, но и разобрали, описали: древнерусская скоропись, духовные и светские сюжеты XV, XVI, XVII столетий — для них дом родной, привычное дело! Однако среди множества допетровских текстов попадаются и более поздние, 100-150-летние. Тихомиров коллекционировал, конечно, „свои века“, но, приобретая целые собрания книг, тетрадей, — разумеется, не отвергал и позднейшие примеси.
Мои друзья знают, что их гость занимается XIX столетием, временем, Пушкина, декабристов, Герцена.
— Взгляни, пожалуйста, вот на эту рукопись, а то нам из средних веков все недосуг выбраться в ваши новые времена.
Осторожно принимаю зеленоватую тетрадь, числящуюся под длинным, но вполне понятным шифром „ГПНТБ Сиб. отделение АН СССР, собр. М. Н. Тихомирова № 53“. Наудачу открываю:
„Сколько я могу судить по отзывам некоторых писателей, как например, Искандера…“
Тут-то приятели и начинают хохотать! Ни в их, ни в моей биографии не бывало такого: посреди огромного молодого (еще нет и ста лет) сибирского города, в последней трети XX века раскрыть первую попавшуюся тетрадь, и сразу — „Искандер“, Герцен.
В общем, из той темно-зеленой тетради, во-первых, вышел Искандер, во-вторых, „гимназия, несчастный день“, полтора балла, сотни тысяч рублей для царской фамилии — „а чиновников бедных…“ и „хоть бы найти учеников“. Автор, понятно, из среды разночинцев — небогатых, но все же способных платить за обучение детей в гимназии.
Осталось только понять, кто писал.
Нетрудно. Хозяин дневника уже назвался в первых строках и к тому же начертал свое имя на корешке:
Владимир Иванович Чемезов.
Ну, конечно, легкое разочарование. Если б какая-нибудь знаменитость: революционер, ученый, дипломат! Очень любим мы знаменитых людей, невзирая на герценовское предостережение: „Гений — роскошь истории!“
В энциклопедиях, главных биографических словарях, нет Чемезова; однако существуют словари разных профессий: „Списки губернаторов“, „Словарь актеров“, „Русские литераторы“, „Университетские
Последняя из названных книг нам благоприятствует, и Володя Чемезов как бы возникает из небытия.
Старинный справочник: Змеев Л.Ф. „Русские врачи-писатели с 1863 г. Тетрадь 5. Вышла в Санкт-Петербурге 1889“.
Молодец г-н Змеев, молодцы российские врачи: еще в те времена, когда только начинал практиковать врач-писатель Антон Чехов, они следили за успехами своих коллег; и если какой-нибудь скромный доктор — в земской глуши или столичной сутолоке — выступал хоть с одной статейкой, его имя должно было попасть в словарь, коллегам на память, в поучение и в поощрение…
„Чемезов Владимир Николаевич — автор научного труда „О действии озона на животных“, родился в 1845 году; 3-я петербургская гимназия, затем Санкт-петербургская медико-хирургическая академия“.
Один из учтенных Л. Ф. Змеевым врачей-писателей. В общем, хотя врачей-писателей было, конечно, поменьше, чем „просто врачей“, — можем определить нашего героя как обыкновенного российского интеллигента, вероятно, похожего на многих знакомых нам докторов из чеховских рассказов, повестей и пьес.
Обыкновенный — да время-то в гимназическом дневнике необыкновенное! Осень 1860 года — крепостному праву отведено еще пять месяцев истории; литературная новинка — „Обломов“. Льву Толстому и Чернышевскому 32 года, Тургеневу — 42, Герцену — 48, Чехову — 8 месяцев.
Обыкновенный пятнадцатилетний мальчишка, но — в Петербурге, столице „всего на свете“: и царской, и революционной, и литературной.
3-я гимназия:
„Внешние результаты моего пребывания в гимназии оказываются блистательными; внутренние результаты поражают неприготовленного наблюдателя обилием и разнообразием собранных сведений: логарифмы и конусы, усеченные пирамиды и неусеченные параллелепипеды перекрещиваются с гекзаметрами „Одиссеи“ и асклепиадовскими размерами Горация; рычаги всех трех родов, ареометры, динамометры, гальванические батареи приходят в столкновение с Навуходоносором, Митридатом, Готфридом Бульонским… А города, а реки, а горные вершины, а Германский союз, а неправильные греческие глаголы, а удельная система и генеалогия Ивана Калиты!
И при всем том мне только шестнадцать лет, и я все это превозмог, и превозмог единственно только по милости той драгоценной способности, которой обильно одарены гимназисты. Той же способностью одарены, вероятно, в той же степени кадеты и семинаристы, лицеисты и правоведы да и вообще все обучающееся юношество нашего отечества. Эта благодатная способность не что иное, как колоссальная сила забвения… Сдавши, например, выпускной экзамен из истории и приступая к занятию математикой, юноша разом вытряхивает из головы имена, годы и события, которые он еще накануне лелеял с таким увлечением; приходится забыть не какой-нибудь уголок истории, а как есть все, начиная от китайцев и ассириян и кончая войной американских колоний с Англией{58}. Как совершается это удивительное физиологическое отправление, не знаю, но оно действительно совершается, — это я знаю по своему личному опыту; этого не станет отвергать никто из читателей, если только он захочет заглянуть в свои собственные школьные воспоминания…