Твоя капля крови
Шрифт:
– Стойте. Что же вы сделаете с моей бренной оболочкой?
– Зачем вам об этом знать? – В голосе монаха зазвучал легкий упрек.
Вряд ли тело найдут. Этих, наверное, в любом случае не свяжут с убийством – появились ниоткуда, никуда и сгинут. А погребение Стефану устроят на перекрестке, как… матери.
Как там в глупой песенке, которую пела Ядзя? «И никто не узнает, где могилка моя…»
Не узнает. Князь Белта уехал в Бялу Гуру и там исчез. И неясно, по какую сторону границы. Цесарский советник с соколом на гербе, будь
– Простите, господа, – сказал Стефан, делая шаг назад, к лошадям, – но у меня сейчас другие планы.
Те не шелохнулись.
– Феликс, – сказал монах. Будто собаку натравливал.
Феликс кинулся. На сей раз Стефан этого ждал, ступил в сторону и тут же, не давая мальчишке опомниться – в атаку. Нечего ждать, со Стацинским дождешься, пожалуй… Второй раз он вряд ли попадется на тот же крючок… не попался. Парировать. Еще.
– Пан Стацинский, в прошлый раз я вас пожалел, но, видит Матерь, вы становитесь навязчивы…
– Вы… не совсем правы, князь. – Улыбка совсем дикая. – Это я вас пожалел, и вы… об этом знаете.
Неужто и сам Стефан был таким же наглецом лет в семнадцать? Тогда неудивительно, что воевода долго не вытерпел…
А в глазах у Стацинского было желание убивать. Голое, неприкрытое. Возможно – за братьев и отца. Возможно – за ту заброшенную могилу за оградой кладбища. Но ясно: насытиться убийствами брату-анджеевцу еще не дали.
Замедлиться. Сделать вид, что устал. Задыхается.
– Пан Стацинский, в той могиле – ваша сестра? Это вы ей носили цветы?
Юнец втягивает воздух, сбивается с ритма – на миг, но этого хватает. Короткий удар в голову – мальчишка валится в траву, тихо, как срубленное дерево.
– Отойдите, – говорит Стефан двум другим. – Достаточно. Не хочу драться с божьими людьми.
Крупный мягко смеется – зубы такие белые, что в темноте сверкают. Стефан еще успевает пригнуться, уходя от удара кривой сабли, – когда Ротгар успел зайти сзади?
– А ну иди сюда, нечистое семя. – В голосе должен бы звучать гнев, но его там нет – вообще нет эмоций. Анджеевец теснит Стефана подальше от дороги, от лошадей. В открывшемся вороте у него Белта видит тот самый медальон – а потом уже не видит ничего, кроме пляшущих лезвий. Сабля ходит размеренно, как мельничный жернов. Стефан задыхается – уже непритворно. Анджеевец быстрее, опытнее Стацинского; это вам, князь, не с детьми сражаться… Просто, без изысков, неутомимо. Смертельно.
Земля скользит под ногами. Только бы не оступиться, только бы…
Он забыл про третьего. Отступив – почуял его за спиной, рванулся в сторону.
– Смиритесь. – Голос как сквозь вату в ушах. – Смиритесь. Хватит. Умрите человеком.
– Князь, с двоими вам все равно не справиться, это глупо…
Он сумеет. Их всего двое. Отойти к дереву, быстрее… не пускать за спину… что ж он так устал, рука еле движется, а эти двое как заведенные…
И солнце
Пот залил глаза, и Стефан не сразу увидел, как пикирует сверху что-то черное, крупное, вклинивается между ним и анджеевцами. Будто клок ночного неба оторвался и слетел на землю. Монахи на миг застыли, вытаращив глаза, и тут же, опомнившись, разом бросились на крылатого. Но его было не достать, он скользил между монахами легко и бесшумно, как кусок черного шелка. Стефан едва успевал за ним следить – перед глазами было размыто. Увидел только, как сперва валится на колени брат Ротгар и тут же с разрубленным горлом отлетает третий.
Войцеховский остановился, отер темные капли со щеки и со вкусом облизал пальцы.
Стефану едва заметил своего спасителя; ему хватило увидеть кровь, выхлестнувшую из горла брата Ротгара. Голова закружилась, будто он не ел невесть сколько дней. Даже руки задрожали, когда он представил себе, как рухнет на колени у тела, приникнет к ране и станет пить, давясь и захлебываясь, слизывая яркие капли с кожи и с подгнившей травы. Это не могло быть плохо, не могло быть неправильно, что может быть плохого в утолении жажды?
– Постойте, – Войцеховский удержал его за локоть, – он уже мертв. Не стоит пить мертвое, это… не способствует пищеварению.
Стефан отшатнулся, судорожно нащупал на груди образок, сжал.
Мать добрая… да что ж это.
Образок был теплым на ощупь, будто все еще хранил тепло рук Юлии. Жажда слегка отступила. По крайней мере, он уже мог думать. Стефан отвернулся от тела, задышал глубоко, вбирая в себя влажную зябкую свежесть леса, кисловатый запах хвои, гнили от прошлогодних листьев.
– А, – сказал вампир, – вот этот живой… Только осторожнее, серебро…
Стацинский лежал в забытьи, жалостливо раскинув в стороны тонкие руки. Хоть рисуй картину – младая жертва на поле брани. И надо же было…
– Не нужно, – сказал Стефан.
Войцеховский отстранился торопливо, как человек, совершивший бестактность.
– Разумеется, это ваша добыча, князь. Я бы никогда не польстился на чужое…
– Я не собираюсь его трогать, – сухо сказал Белта.
– Медальон можно убрать. Попробуйте подцепить лезвием…
– Не собираюсь, – повторил Стефан.
Войцеховский посмотрел искоса.
– К чему такое милосердие? Это не невинная жертва, это человек, который сам пришел убить вас.
Стацинский дернулся, застонал, попытался перевернуться на бок.
– Вы просто не знаете, что это за кровь, – вздохнул Войцеховский. – Такой возраст, такой темперамент…
Мать предобрая. Они и в самом деле обсуждают это… как светский обед.
– Пойдемте, – позвал Стефан. – Пойдемте отсюда.
Дело сейчас было не в Вуйновиче и не в матери Стацинского – он просто не хотел, чтоб юнец становился добычей. Противник, враг, пусть и неприятный, – но не добыча.