Твоя навсегда

Максвелл Кэти

Герцог плотно сжал губы. Казалось, он подбирал слова для того, чтобы ответить ей.

– Саманта, – сказал он, подойдя к ней, – то, что вы крайне щепетильны в вопросах чести, просто восхитительно, однако меня это, если можно так сказать, слегка раздражает. Я не привык к тому, что мне отказывают, когда я прошу выполнить то, что считаю необходимым и полезным. Я принял вас как сестру и открыл для вас двери своего дома. То, что вы в ответ на мою доброту отказываетесь помочь моей семье, просто… – он помолчал немного, подбирая подходящее слово, – огорчает меня.

Саманте показалось,

что у нее остановилось сердце.

– Я должна быть честной с собой.

– Ерунда. Каждому иногда приходится чем-то жертвовать во имя всеобщего блага.

– И что же будет, если я не смогу выполнить вашу просьбу? – едва слышно спросила она.

– Почему вы хотите мне отказать? – вежливо поинтересовался Вейланд, но Саманта почувствовала, что этот их спор может перерасти в серьезный конфликт. – Моя роль заключается в том, чтобы объединить и сплотить семью, – сказал он. – Таков долг герцога Эйлборо. Мой отец был человеком прозорливым и практичным. Его разумные инвестиции увеличили состояние нашей семьи до его нынешних размеров. Однако когда Йель уехал, отец решил, что он законченный неудачник. Если мой брат уедет снова, я тоже буду считать себя неудачником. Вы понимаете меня, Саманта?

Она кивнула в ответ, решив, что если она заговорит, то голос может выдать ее.

– Главное – это семья, Саманта. Каждый из нас приходит на этот свет для того, чтобы создать семью. Если у человека нет семьи, то ему холодно и одиноко, – сказал он и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Саманта даже не сдвинулась с места. Ее ноги словно приросли к полу. Без семьи человеку живется очень одиноко. Она слишком хорошо это поняла за последний год.

Йель, конечно, пообещал купить ей дом. У нее все-таки будет свой угол. А значит, ей не стоит поступаться своими принципами.

Потом она вспомнила, как ночью Йель рассказывал ей о Пенхерсте. Так называется лондонская резиденция герцога Эйлборо. Она подумала о том, что, может быть, уже носит под сердцем ребенка… Нет, она не хочет, чтобы ее ребенка отверг его родной дядя, великий герцог Эйлборо.

А еще ей не хотелось снова лишиться семьи.

Он высказал свое требование как просьбу, однако это было не что иное, как изъявление воли могущественного герцога. Этот человек не из тех, кому можно перечить.

Саманта медленно подняла руки и принялась вытаскивать шпильки из своих волос. Они сразу же рассыпались по ее плечам. Не подходя к зеркалу, она заплела волосы в косу… И ей показалось, что она снова стала похожа на простую девушку по имени Саманта Нортрап – никому не нужную дочь деревенского викария.

Она надела перчатки и шляпу, а потом взяла свой плащ и вышла из комнаты.

На улице лошади нетерпеливо били копытами. Йель сидел верхом на Животном. Всадник и конь вдыхали холодный воздух и выпускали изо рта облачка пара. Фенли подошел к Саманте и помог ей надеть плащ.

– Сэм, я было испугался, что ты не придешь! – приветствовал ее Йель. Герцог уже сидел в экипаже.

– Куда бы я делась? – сказала Саманта, завязывая ленты на шляпе. – Все равно пришла бы, – добавила она, немного помолчав. Если она думала, что он не заметит легкого сарказма

в ее тоне, то она ошибалась.

Пришпорив коня, Йель подъехал к Саманте.

– Вы с Вейландом довольно долго не выходили, – сказал он, спрыгнув на землю. – Что-то случилось? – спросил он, погладив ее по щеке.

Ей сразу же захотелось все ему рассказать… Однако что это изменит? Ее признание только еще сильнее настроит Йеля против старшего брата.

– Мне нужно было уложить волосы, – ответила она. Прикоснувшись к ее косе, он улыбнулся.

– Мне нравится, когда ты заплетаешь косу. Помню, когда я пришел в себя после болезни и, открыв глаза, увидел тебя, у тебя была именно такая прическа. Мне кажется, коса тебе идет больше всего. Все время так ходи.

Слегка погладив ее по шее большим пальцем, он убрал руку. Она почувствовала, что в том месте, где он прикоснулся к ней, ее кожа прямо-таки горит огнем.

– Поторопитесь! – крикнул Вейланд, выглянув из окна экипажа. – Я хочу приехать в Лондон до полуночи. Мы зря теряем время.

– Не обращай на него внимания. Он по утрам всегда злой как собака, – довольно громко прошептал Йель, чтобы Вейланд тоже смог услышать его слова.

Герцог что-то недовольно проворчал и захлопнул окно. Йель открыл дверцу и помог Саманте сесть в экипаж.

Поставив ногу на ступеньку, она повернулась к нему.

– Ты не поедешь с нами? – спросила она, понимая, что Вейланд слышит их разговор.

Йель пристально посмотрел на нее. Ах, как бы ей хотелось знать, о чем он сейчас думает!

– Нет, – весело сказал он. – Я наслаждаюсь прогулкой на свежем воздухе. Это помогает мне думать о будущем.

Саманте хотелось спросить у Йеля, что он имел в виду. Однако она этого не сделала и молча заняла свое место. За ней в экипаж сел Фенли, и Йель дал сигнал кучеру, чтобы тот отправлялся в путь.

На этот раз атмосфера в экипаже была далеко не такой теплой и дружественной, как в предыдущие дни. Отвернувшись от Вейланда, Саманта забилась в угол и погрузилась в собственные мысли. Ей вдруг захотелось стать мужчиной, чтобы ни от кого не зависеть. Тогда никто не посмеет ей сказать, что ее кормят, одевают и предоставляют ей все прочие блага жизни. Она сама сможет обеспечить себя всем необходимым.

Ее отец всегда говорил ей, что у нее есть один-единственный грех – гордость. И эта гордость приносит ей непомерные страдания. Она замужняя женщина, а это значит, что она уже не может свободно распоряжаться своей судьбой. По закону жена считается собственностью мужа. Однако Саманта понимала, что нужна своему мужу только для одного.

На минуту Саманта обрадовалась, подумав о том, что Йель может приструнить своего брата. Спор, который она подслушала сегодня утром, был таким резким и непримиримым, что его нельзя было выставлять напоказ.

Хуже всего было то, что она очень соскучилась по ласкам Йеля. Как только она закрывала глаза, то сразу же вспоминала о том, как его сильное тело сплетается с ее телом. Покачивание экипажа и воспоминания о непристойных высказываниях Вейланда только усилили ее сладострастные, чувственные грезы, о которых лучше было бы забыть навсегда.