Твоя случайная измена
Шрифт:
Меня болтает, тошнит. Но я стойко терплю. Отодвинувшись дальше, к окну, чтобы только его не касаться. Илья изучает меня. Даже затылком я ощущаю его хмурый взгляд.
Смотрю в телефон. Семь пропущенных. Немудрено, что он злится! Хотя его злость — ерунда, по сравнению с тем, что чувствую я. Ярость рвётся наружу. Но не здесь, не сейчас. Не при нём же!
Олег смотрит в зеркало заднего вида. На меня. На Илью. Но молчит. Чтоб заглушить тишину, включает какую-то музыку. Мне всё равно. В голове ещё шумно и мутно от клубных битов. Но тело
Я прислоняюсь щекой, ощущаю прохладу стекла. Вспоминаю, как ехала также, в машине Ильи. Мне было тогда 25. Ту свою первую тачку, он купил у кого-то почти за бесценок. И очень любил. Начищал, красовался. Украсил бампер эмблемой «Porsche». Говорил, что когда-нибудь прокатит меня на взаправдашнем.
А мне было всё равно! Хоть на «Оке», лишь бы с ним. А теперь и на новеньком «Porsche» отсутствует чувство бескрайней свободы. Когда мы его потеряли?
Меня настигает безумная мысль. Что на Порше своём он катал эту шлюху! И открывал для неё люк на крыше. И наблюдал, как она развлекается, высунувшись наружу…
Становится гадко. Не только от мыслей. Но и от чувства тошноты, которое нарастает. Пытаюсь его подавить, закрываю глаза. Так больно сейчас, что под ресницами слёзы. Но я их держу, не даю им прорваться наружу.
Илья отвернулся. Теперь он смотрит в окно. Так далеко, и так близко. Любимый. Желанный. Чужой.
Авто тормозит у ворот нашей общей «халупы». Размером в 300 квадратов, считая подвал и гараж. Не так уж и много! Если учесть, какие дома у коллег. Но Илья, как сторонник теории «малой нужды» довольствуется тем, что имеет. Это касается дома, машины, вещей. Но не женщин! Одной ему мало. Кто знает, вдруг, кроме Снежинки, была ещё целая гроздь всевозможных девиц?
Выходим. Он проявляется галантность. Подаёт мне руку. В другой ситуации я бы отвергла её. Но не сейчас. Боюсь упасть в грязь лицом. В прямом смысле этого слова. В голове неустанно бомбит: «Самойлова! Дура! Ну кто заставлял тебя пить?».
И растревоженный качкой организм исторгает ненужное наземь. Под куст сирени. Сама посадила его в прошлом году. Хорошо, что машина Олега уже далеко. А Илья? Где он? Вот же! Стоит, отвернувшись спиной. Потому, что противно?
Вспоминаю, ни к месту, как он был заботлив, когда я носила Дениску. Меня мучил жуткий токсикоз! И утром он часто входил, приносил мне воды и держал мои волосы. Боже! А я дура, думала, так будет всегда…
Иду, чуть шатаясь к ступеням. Держусь за перила. Он в два счёта меня обгоняет, ковыряет ключом наш замок. Пропускает вперёд. Как любезно с его стороны! Вхожу, разуваюсь с трудом. Ощущаю себя хуже некуда.
Добравшись до кухни, наполняю стакан. Выпиваю его почти залпом. Вода освежает. Но мутный дурман до сих пор дребезжит в голове.
Илья появляется очень внезапно. Пуловер на нём тёмный, во тьме не видать. Вздрогнув, ставлю стакан на столешницу.
— Я жду, — говорит, опираясь ладонями в стол.
—
— Объяснений! — добавляет Илья. И смотрит в упор на меня. Как я обычно смотрю на детей. С превосходством родителя. Главного в доме.
— Я не обязана…
— Ты дала ему свой телефон? — обрывает Илья мою гордую речь.
Пожимаю плечами:
— Ну и что, если так?
Он взрывается тут же:
— Какого, мать, хрена? Ты… Настя! — и мечется так, словно бык на корриде. Будто рога уже выросли. Да только не у него! У меня.
— А что, нельзя? — подавляю смешок. Намеренно злю его. Хочу поглядеть, до какой глубины он падёт.
Илья подбегает, оставив меня в западне. Между мойкой и ним всего пару метров. И я… С гордо задранным подбородком.
— Ты совсем охренела? — рычит он, склоняясь ко мне.
Терплю, чтобы не сдаться. Не позволить испугу собой завладеть. Какой же он мощный и жуткий сейчас. И впрямь как чудовище! Готовый меня умертвить. Сперва взглядом, а после…
— А ты? — отвечаю, смотря ему прямо в глаза.
— Что я? — хмурится, будто не может понять. А ведь и вправду не может! Мой козырь готов уже выпасть из рукава. Но я, подхватив на лету, оставляю возможность признаться.
— Ты н-ничего не хочешь мне ррасказать?
Он смотрит в упор. Ну, же! Хмыкает.
— Насть, не дури! — произносит любимую фразу.
Злюсь. Запрещённый приём. Эта фраза обычно звучит в совершенно другие моменты.
«Звучала», — поправляю себя. Привыкая к прошедшему времени. Теперь только так. Всё прошло. И любовь, и доверие. Что осталось? Любимые дети. И этот бессмысленный дом. Который я так старательно украшала, когда мы купили его.
— Это не я дурю! Это ты! — толкаю Илью. Он делает шаг назад, скорее от неожиданности. И я прохожу. Но в последний момент ощущаю жестокую хватку.
Он прижимает к стене, нависает всем телом. Высокий и сильный. И меня на мгновение так неосознанно «прёт». Как раньше! Когда мы любили друг друга везде. В спальне, на кухне. На этом столе, что стоит позади. Но сейчас в его взгляде, увы, не желание. Только злость! Оскорблённого мужа.
— Кто он такой, этот хрен? Ты его знаешь? — вопрошает он грозно.
— А если и знаю, то что? — я почти что смеюсь. Так забавно звучит его фраза на фоне убийственной правды.
Илья, ухватив меня за руку, и не обнаружив кольца, продолжает сжимать.
— Ты спала с ним? — цедит сквозь сжатые зубы.
Эта боль отрезвляет меня. Мне действительно больно! Как будто он жаждет её причинить. И мне тоже хочется сделать ему побольнее…
И я говорю:
— А что, если так?
Боль… другая, пронзает внезапно. Голова, запрокинувшись, бьётся о кафель. Кричу! Щёку словно огнём опалило. Прижимаю ладонью, как будто пытаюсь понять, я жива, или нет?