Ты будешь страдать, дорогая
Шрифт:
Он повернул ее к себе, ласково сжал пальцы.
— Все в порядке. Неужели ты могла подумать, что я отберу счастье у собственной дочери? Я благословляю вас…
— Но… ты же хотел для Фелипе жену одной с ним культуры…
— Именно это он и получил. Ты же латиноамериканка, Джемма, одна из нас.
Джемма рассмеялась и залилась счастливым румянцем.
— Да, конечно, я все забываю, —
— А теперь мне пора, — произнес Агустин, взглянув на часы. — Мне нужно договориться о вылете из Каракаса.
— Дело?
Он поцеловал ее в лоб.
— Незавершенное дело.
— Можно мне поинтересоваться, где именно? Он таинственно улыбнулся.
— В маленькой деревеньке в Суррее, где много лет назад чудным теплым полднем я смотрел на маму, играющую в саду с крошкой дочкой.
— Передай ей горячий привет! — Джемма улыбнулась его ответному кивку.
— Дом будет какое-то время в вашем с Фелипе распоряжении. Воспользуйся этим, доченька, поскольку, когда мы вернемся, вам с мамой придется смириться и превратиться в покорных и послушных латиноамериканских жен.
— Не рассчитывай на это! — рассмеялась ему вдогонку Джемма.
— Приручи ее, — услышала она его слова на пороге, обращенные к Фелипе.
— О чем речь? — спросил Фелипе, увлекая ее в объятия.
— О! Просто старый добрый шовинизм пошел в атаку. Вот подожди, когда до него доберется моя мама, он забудет, на каком он свете.
— Если она хоть немножко похожа на тебя, я ему не завидую, — расхохотался Фелипе. — Значит, он закончен. — Не выпуская ее из рук, он сделал шаг назад, чтобы полюбоваться портретом. — Очень хорошо, Джемма, я бы сказал: великолепно.
— Неужели он будет последним? — Она боялась этого; ей хотелось бы продолжить свою карьеру.
Он усмехнулся, понимая, о чем она думает.
— Очень важный вопрос, который мы ни разу не обсуждали.
— Наверное, стоит обсудить сейчас. Мы многого не знаем друг о друге, Фелипе. А ты уже видел, к чему мы пришли, занимаясь в первую очередь другим, — рассмеялась Джемма.
— «Другим» — полагаю, вот этим? — Его губы прильнули к ее — любовно, нежно. Руки скользнули под рубашку, накрыли груди, но он вдруг поднял голову. — Может быть, лет через
— Мы сможем обнаружить, что абсолютно несовместимы, — поддразнила она.
— К тому времени будет уже слишком поздно, мы впадем в старческое слабоумие и никому не будем нужны.
Джемма обняла Фелипе за шею.
— Значит, нас уже ничто не разлучит. — Она поцеловала его подбородок и подняла на него глаза. — Все будет хорошо? — взволнованно спросила она. — С нами?
— Чего ты боишься, Джемма? Я люблю тебя, всегда любил, с того самого момента, как увидел в полной народа галерее…
— Я тоже. Любовь с первого взгляда — а потом сплошные пытки. Ты не должен был так поступать, Фелипе.
— Боль и горечь позади, дорогая. Нам повезло, мы спасли свою любовь от разрушения. Агустин и твоя мама потеряли целую вечность счастья, и я не допущу, чтобы то же самое случилось с нами.
Он подхватил ее на руки, отнес на кушетку и лег рядом, не разжимая объятий.
— Я больше никогда не обижу тебя, Джемма. Я вызвал тебя сюда, чтобы измучить, потому что муки моей любви скрутили меня в узел. Своей жестокостью я мучил нас обоих. Этого больше никогда не случится, обещаю тебе.
— О! — выдохнула она.
Он чуть отодвинулся и взглянул на нее с удивлением.
— В этом возгласе звучит разочарование. Она сцепила руки на его шее, накрутила на пальцы шелковистые завитки.
— Ну-у, от кое-каких пыток я бы не отказалась.
Он усмехнулся, и его рука скользнула ей под рубашку. — Есть и другие, получше. У нас впереди целая вечность, чтобы их узнать — вместе, и мы начнем прямо сейчас.
Он приблизил губы к ее рту, и Джемма пылко потянулась к нему. Месть, пытки, боль и горечь. Все было. Но теперь все позади.
Она вздрагивала под его руками, которые соблазняли ее тело, ласкали, дразняще манили в заоблачные выси. В сказочный мир Фелипе, где чувственность и наслаждения превращались в изысканную пытку любви, от которой им придется страдать всю оставшуюся жизнь.
И сладостнее этих страданий нигде не найти.