Ты — любовь
Шрифт:
— Вы лично никогда не встречались с моим братом? — спросил Хайс очень спокойно.
— Нет, а теперь уж, наверное, не встречусь, раз он уехал из Англии. Но, лорд Хайс, я была в одной комнате с вашим братом в доме Лоринга в тот вечер, когда он носил запонки из черных жемчужин, о которых Рикки, слуга Лоринга, говорил полиции.
— В самом деле? — с деланным равнодушием спросил Хайс. В его мозгу мелькнуло: «Вот оно, началось! Интересно, во сколько это мне обойдется?»
Стефания на мгновение замолчала. Было очень тихо вокруг: в открытое окно доносилось чириканье птичек в саду и глухой шум уличного движения на Пикадилли. Был прекрасный
Она резко бросила:
— Мое молчание стоит три тысячи фунтов стерлингов.
Хайс усмехнулся.
— Всего?
— Всего.
Она поднялась и направилась к двери.
— Подумайте о том, что я вам сказала, лорд Хайс. Я зайду через несколько дней. До свидания!
Хайс был взбешен и обеспокоен.
Раздался телефонный звонок: говорила Пенси.
— Милый, только что у Картье я видела необычайное кольцо — один большой бриллиант. Я выбрала его. Можно прийти к вам показать его или вы придете сюда? Я сейчас у Картье. Приходите, пожалуйста, я подожду вас.
— Хорошо. Я сейчас приду, — ответил Хайс.
Он шел по улице быстрым шагом с горькой улыбкой на губах: три тысячи за безопасность Роберта, и Пенси выбрала кольцо, которое стоит тысячу или около этого!
У него не было денег, значит, придется занять, в надежде на лучшее будущее. До сих пор он всегда обходился без помощи ростовщиков.
Пенси сидела за одним из маленьких, обитых лайкой столиков большого ювелирного магазина. Перед ней лежала целая груда драгоценностей, сверкавших белым огнем. На ней было бледно-зеленое платье и большая шляпа из черного тюля, которая красиво оттеняла ее волосы и делала их похожими на солнечное сияние.
Она протянула Хайсу руку, на безымянном пальце которой сверкал и переливался огромный бриллиант.
— Божественно, не правда ли? — спросила Пенси весело.
— Изумительно, — подтвердил он.
От сдержанного владельца магазина Хайс узнал, что цена этого «божественного» 1200 фунтов.
Выйдя из магазина вместе с Пенси, они направились на Бонд-стрит. Пенси понравились гардении в окне цветочного магазина, и Хайс купил их для нее.
Они расстались у подъезда «Эмбеси», где Пенси должна была завтракать с Анной.
— Я зайду за вами в три часа, и мы поедем в деревню, — сказала она на прощанье.
Хайс шел обратно, охваченный тяжелыми безотрадными мыслями. На углу Сент-Джемс-сквера цветочница протянула ему букет золотистых роз. Хайс вспомнил Селию; он купил розы и поднялся с ними к ней в комнату.
Несмотря на все волнения, его сердце забилось сильнее при виде ее изменившегося от радости лица, когда она встретила его взгляд. Он протянул ей розы.
— Золотистые розы — в тон ваших волос, — сказал он. — Вы когда-нибудь видели золотистые розы на медно-красном песке? Приложите эти розы к вашим волосам и вы получите то же сочетание! Такой же темно-каштановый цвет со странными отливами. Это очень красиво!
Сиделка готовила завтрак в соседней комнате. Рука Селии скользнула в его руку.
— Ведь то, то было — не сон? — спросила она.
— Конечно, не сон! — серьезно ответил он.
Он не мог и не хотел сопротивляться ей, он не хотел, чтобы это мгновение когда-нибудь кончилось. В те минуты, когда он бывал с Селией,
— Останьтесь, пока я позавтракаю, — попросила Селия. — Это мой первый настоящий завтрак — салат и холодный цыпленок. Останьтесь, и мы отпразднуем вместе это событие!
Хайс остался. Он разрезал для нее цыпленка и намазал маслом гренки. Сиделка, слегка улыбаясь при виде этого, вышла из комнаты.
«В конце концов, почему бы нет? Даже если мисс Лоринг так бедна, как говорит, то отчего лорд Хайс не может любить ее?» — думала она.
Оставшись одни, Хайс и Селия принялись болтать и смеяться, как дети; их охватила та изумительная безответственность, которой владеют только влюбленные.
Был ясный, летний день. Селия чувствовала себя значительно лучше и была чрезвычайно привлекательна. Хайс, очарованный, не сводил с нее глаз. Они разрезали цыпленка пополам и по очереди тянули из маленькой бутылочки шампанское, которое доктор Уоллес прописал Селии. Хайс принес ей такую маленькую бутылочку со словами: «Она вполне соответствует вам по величине».
Они были счастливы без всякой причины, просто потому, что были вместе, что никакие другие мысли не омрачали их душ, счастливы тем особым счастьем, которое приходит только один раз в жизни — счастьем первой и разделенной любви.
«Как это ни странно, — думал Хайс, — но это моя первая настоящая любовь. Я люблю Селию, которая кажется совсем ребенком; в этой девочке нет и намёка на те качества, которые я всегда любил в женщинах — уравновешенности, светскости, самообладания, умения следить за собой; а между тем я готов на все ради нее. Я люблю ее всем, что в моей душе есть лучшего, чистого и благородного. Я хочу заботиться о ней; о, я хотел бы иметь право дать ей все то, чего она заслуживает! Я хочу ее! Я и не подозревал, что можно так пламенно желать. Я никогда не думал, что любовь будет такой. Я считал, что вначале она будет, как яркое пламя, а потом, как все обычно думают, — нечто вроде мирного огонька, — это в лучшем случае; а в худшем — короткая страсть и затем пресыщение. Но, женившись на Селии, я никогда не испытал бы пресыщения. Она вся — как ранняя весна, вся из благоуханных роз и блеска зари! В ней все нетронуто, все как-то особенно божественно невинно! Но что же мне делать? Боже мой, что делать?»
В тот момент Селия ласково коснулась рукой его лба.
— Пустите меня туда, — сказала она, — дайте мне проникнуть за эти морщинки и узнать, почему у вас такие грустные глаза? Почему, милый?
Это было ее первое «милый» за все утро, и Хайс весь просиял при этом слове. Печаль и забота, как по мановению волшебного жезла, исчезли из его глаз.
— Мне не о чем грустить, когда я с вами. Селия, любимая! — он обнял ее за шею, и ее короткие волосы рассыпались, как мягкий шелк, по его руке.
— Моя любимая маленькая девочка! — пылко шептал он, целуя ее шею и прижимаясь лицом к ее пушистым локонам.
Почему-то в этот момент мысль о том, что он поступает нечестно, не пришла ему в голову, но близость и любовь Селии потрясли его до глубины души. Он не решался поднять голову и рассказать ей всю правду.
«Может быть, все еще уладится», — подумал он, цепляясь с отчаянием за последнюю надежду, которую иногда ощущает человек, когда все его начинания рухнули, все мечты погибли и только сознание, что «время поможет», поддерживает бодрость и дает силы жить.