Ты мне не сестра
Шрифт:
Несмотря на шмелей, с которыми мне похоже пришлось уживаться, несколько дней никаких происшествий не происходило. Охранник занимался своей работой, а Макс так и не включал телефон. Пока однажды, как раз, в выходной, охранника Леонида, он просто не приехал. С утра. Причем прошел мимо меня как не в чем не бывало. Навалил себе каши и сел за стол.
— Ничего не хочешь мне сказать? — шиплю я, пока персонал с интересом на нас поглядывает.
— Дай пожрать
— Тебя не было неделю!
— Пять дней.
— Ты игнорировал меня!
— Просто телефон остался в России.
— А ты…
— В Европу гонял, по делам, — говорит он с набитым ртом, заедая все это очередным куском хлеба. И мне даже жалко его становится, словно он только что из тюрьмы вышел. Голова грязная, рубашка не стирана.
— Что ты на мужика орешь, видишь уставший он, — слышу голос одной из воспитальниц, но как только зыркаю на нее. Успокаивается.
— По делам украденных детей? – спрашиваю тихо и все-таки наливаю еще каши. Что-то, а пожрать Максим всегда любил побольше.
Он кивает, быстро съедает добавку, бросает взгляд на веселого Демьяна за столом с ровесниками и поворачивается ко мне.
Берет за руку и тащит из обеденного зала под пристальные взгляды. Совершенно бесцеремонно. В прачечную, которую тут же запирает на замок.
А когда поворачивается ко мне, получает по роже своей наглой. Раз. Другой. Хочется больно ему сделать, так же больно как было мне все эти дни. Все эти годы.
Но не смотря на жжение ладони, не смотря на острое чувство недостатка воздуха и боли от обиды, я рада его видеть. Очень, очень.
Особенно рада видеть его уставшую улыбку.
Он блокирует мой следующий удар, разворачивает спиной и толкает к стене, одновременно, что-то делая рукой.
Слышу звук запуска стиральной машины.
— Давай так, лана. Я реально устал. Ты сейчас молчишь, в течении десяти — двадцати минут, а я потом все тебе рассказываю.
— Все?
— От и до. Просто дай мне тебя как следует трахнуть, — рокочет он у самого уха и удивительно нежными палацами забирается в вырез халата. Нащупывает грудь и прикусывает шею. А я выгибаюсь кошкой, поднимаю руки и волосы ему оттягиваю. Вырвать хочу, но лишь приятнее делаю.
И то, чем мы будем заниматься в течении этого короткого времени, яснее ясного. И я знаю, что должна оттолкнуть его. Убежать. Потребовать подробного ответа на все свои вопросы.
Но больше всего мне хочется, просто, забыться. Перестать думать, перестать задавать вопросы. Хочу просто… расслабиться.
А сделать это я могу только с ним. Тем более шмелей в голове, словно кто-то по голове гладит, так приятно они щекочут нервные окончания вибрирующими звуками.
Глава 19.
Когда
Место, где тебя ждут. Где тебе рады. Место, где каждый рывок внутри, как глоток свежего воздуха в летний удушающий зной.
И мое место здесь, с Ланой, которая готова дать мне шанс на оправдание, дать возможность не просто отдохнуть, а закрыть сознание от всей грязи, что мне в очередной раз пришлось увидеть.
Кто сказал, что секс не отдых?
Кто сказал, что кожа женщины не прохладная шелковая постель, кто сказал, что волосы не подушка, в которую зарыться готов.
Запах любимый втягивать. Носом щекотать. И руками халат ненужный расстегивать. Пуговицу за пуговицей, не торопясь с прелюдией, потому что стоит мне войти в Лану, проникнуть, вонзиться… Столь нежным как в прошлый раз я быть не смогу.
Трах нужен, чтобы сознание стало кристальное чистым, чтобы только зверь остался, который на части чувства мои и ее рвать будет…
— Макс… — знаю, родная. Знаю, что не терпится. Но я медлю. Последняя пуговка и кожа живота под пальцами вибрирует.
— Терпи… — приказ, и резинку трусиков обычных оттягиваю. Люблю на ней вот такое. Простое белье. Его рвать к чертям не жалко.
Но и этого не делаю, хотя она наверняка ждет. Наверняка хочет, чтобы уже принялся за дело.
Но я наслаждаюсь, смакую вкус кожи, нежность боли, что она мне пальцами причиняет, попкой упругой, что меня по члену гладит.
Совсем скоро и я буду гладить. Только членом влагалище внутри.
Но нежно это не будет, вот и готовлю, возбуждаю до предела.
Спускаю халат с тонких плечи, касаюсь лямок лифчика, вниз их стягиваю и еле сдерживаюсь, накрывая две упругие сисечки.
Пальцами соски кручу, через одежду толкаться начинаю. Пока еще могу терпеть, пока еще могу сдерживаться и просто касаться, просто ласкать, а не рвать на части.
— Изверг, — снова шепот, я молчу. Боюсь, если и вырвется слово, то испугается, потому что на ум, кроме «ебать тебя хочу, пиздец» ничего не приходит.
Пальцами по лице, тому самому, что во сне проклятьем являлось, по губам, что на члене быть должны. Большой палец в рот, и она сама его втягивает, посасывает.
А я знаю, что развратней ее нет. Но такой она всегда будет только для меня. Для меня будет стоны рванные выдыхать, жопу оттопыривая, чтобы показать, как сильно хочет. Как сильно жаждет.
А меня уже ведет. Похлеще алкоголя. Страшнее наркоты. Нет зависимости сильнее, чем другой человек. И вылечиться можно, но всегда есть опасность сорваться.