Ты мне судьбой обещан был

Лукьянова Наталья Гераниновна

Передохнули чуток, обсудили первоочередные задачи с местными товарищами, с рассветом вылетели в нужный район на вертолете. На подлете к условленному месту произошло непредвиденное. Выпущенная из гранатомета отчаянным кавказским парнем граната вспорола железное брюхо вертолета. Раздался сильный удар, за ним последовал взрыв, осколки обшивки разметало по салону. Худяков понял, что наступила нереальная тишина, которой не должно быть. Означать это могло одно: вертолет потерял управление, винт крутится бесшумно, они падают. Он еще не знал, что получил сильнейшую контузию и оглох мгновенно. Через несколько секунд – потерял сознание. Наступила равнодушная, абсолютная темнота, погасившая молодую, яркую жизнь и перечеркнувшая надежды на будущее. Потом ему расскажут, как

пилот сумел посадить подбитый вертолет, как его тащили на себе пятнадцать километров до населенного пункта сослуживцы, как специальным рейсом, без проволочек и всякого рода согласований, его, практически неживого, отправили в Москву. Но это будет потом...

Когда Худяков очнулся, первое, что он увидел, – лицо молодой женщины, зачем-то склонившейся над ним. Она показалась ему необыкновенной. Из-под шапочки выбивались непослушные медные пряди, огромные глаза светились такими состраданием и мольбой, что, не выдержав нереального света, он зажмурился. Потом, опомнившись, вновь открыл глаза. Таких лиц не бывает в природе, она ему, наверное, снится.

– Коля, – услышал он голос и напрягся. Откуда незнакомка знает, как его зовут? Где он, что происходит? Память упорно не желала ему помогать. – Коля, – повторила женщина, – как вы себя чувствуете?

– Я в раю? – собравшись с силами, хрипло спросил Худяков первое, что пришло ему в голову.

– С чего вы взяли? – удивленно ответила незнакомка.

– Потому что разговариваю с ангелом.

– Очень хорошо, просто отлично. Рай немного подождет. Я вовсе не ангел, а ваш лечащий врач. Меня зовут Елизавета Александровна. Слишком большая роскошь – уйти в мир иной после того, сколько усилий на вас потратили врачи. Поживете еще, дорогой. Туда всегда успеете. Вы находитесь в военном госпитале. Только вы, пожалуйста, дорогой мой майор Худяков, берегите силы, вам еще рано много разговаривать, договорились? Не надо мне отвечать, просто закройте глаза, и я пойму, что вы меня услышали.

Худяков послушно закрыл глаза. Врач вышла из палаты, а он стал мучительно соображать, почему оказался в госпитале, – и никак не мог свести концы с концами. О себе он помнил вроде бы все, кроме последней командировки. Военный госпиталь, врач говорит по-русски, значит, он находится в России. Уже хорошо. Сколько времени провел здесь? Непонятно, но, судя по состоянию, положение у него хуже губернаторского. Он не только не может встать – пальцем пошевелить и то трудно. Сколько дней или месяцев (?) он находится в таком плачевном положении, а самое главное, по какой причине? Дверь тихонечко приоткрылась, в палату вошла молоденькая медсестра, сделала укол. Худяков, не успев докопаться до истины, провалился в тяжелый сон без сновидений.

Потом было много чего. Честно говоря, Николай возвращался к жизни тяжело. Это время он помнил не очень хорошо. Было только одно ощущение на подкожном уровне: всегда рядом с ним была необыкновенная женщина, ради которой ему хотелось сделать что-нибудь особенное, пусть на сегодняшний день невозможное. Выжить – это была не самая главная задача. Худяков знал, что должен сделать это для девочки, которая притворилась доктором. Он ждал обхода с трепетом мальчишки, словно первого свидания. Николай все время думал о своей любимой докторше, мечтал о встрече ней. Ему казалось, что именно к нему Елизавета Александровна проявляет особенный интерес. Он словно свихнулся. Худяков вел себя хуже подростка. Такого с ним не было никогда. Сначала он свое странное ненормальное состояние списывал на ранение. Трудно было свыкнуться с мыслью, что из здорового, активного мужика он в одночасье превратился в жалкого калеку. Но проблемы с провалами в памяти были ничем по сравнению с тем, что ему грозила неподвижность. Елизавета научила его не сдаваться. Всегда рядом, словно сестра или жена, всегда доброжелательна, всегда оптимистична. Она никогда его не жалела, была строга и этой строгостью возвращала его к жизни – поминутно, постепенно, по шажку.

Вернуться из небытия только для того, чтобы оказаться в инвалидной коляске, – это было жестоко. Отчаяние захлестывало

с такой силой, что жить не хотелось. Николаю казалось порой, что он никогда не вырвется из инвалидного круга. И всегда рядом с ним был его добрый ангел, самый лучший на земле и на небе – его замечательный доктор. Каждое утро начиналось с трепетного ожидания. Обхода Худяков ждал, как свидания. Ему было страшно больно оттого, что Лиза уходит от него в другую, здоровую жизнь.

Больной мучительно ревновал ее, не зная, что происходит с Елизаветой там, за воротами госпиталя. Самым счастливым для него было время, когда Лиза дежурила. Тогда он был спокоен, понимал: она рядом. Худяков не имел права сдаваться. Он научился ежедневно совершать маленькие подвиги. Надо было заново учиться умываться, бриться, держать ложку, правильно выговаривать слова.

Для доктора Чернявской больной Худяков был интересен не только из-за своего тяжелого диагноза. Ей, конечно, хотелось защитить диссертацию, но она бы охотно плюнула на это дело, если бы такой жест помог этому героическому человеку забыть про недуги и вернуться к нормальной жизни. За несколько лет работы в военном госпитале она повидала такое, что ее ровесникам не снилось в самых страшных снах. Елизавета в силу своего характера и довольно небольшого медицинского стажа не научилась равнодушно и отстраненно относиться к пациентам. Она прекрасно понимала, что попала на работу не в простую больницу, и больные ей достались особенные.

Николай Худяков стал для Елизаветы особенной историей. Силой характера и мужеством этого молодого мужчины можно было восхищаться. Другой бы на его месте сдался, смирился с действительностью, и никто бы не осудил бы его за малодушие. Но только не Худяков.

Этот неугомонный майор сдаваться не собирался. Конечно, она уделяла Николаю больше времени, чем остальным подопечным, это было закономерно.

Его постепенное выздоровление было похоже на настоящее чудо. Худяков обладал таким запасом оптимизма и страстной жаждой жизни, причем не абы какой, а исключительно полноценной и насыщенной, что походя опровергал многие медицинские постулаты. Николай самолично разработал немыслимый, на взгляд врачей, комплекс физических упражнений и умудрялся в лежачем положении тренировать свои ослабшие за время болезни мышцы. Никто из медиков положа руку на сердце не предполагал, что майор поднимется с кровати, а он взял и вопреки всем прогнозам сначала сел, а потом перебрался в кресло. Из госпиталя ушел на своих ногах. После двухмесячного пребывания в реабилитационном санатории заново прошел медицинскую комиссию и добился, вместо формулировки «ограниченно годен к военной службе», которая звучала приговором, совсем другой медицинской статьи, позволившей продолжить службу. Но этого Елизавета не знала. После выписки Худяков в госпитале не появлялся.

Елизавета вспоминала Николая с теплым чувством и мысленно желала ему здоровья и удачи. Очень интересный, мужественный человек, и к ней относился нежно. Как только стал разъезжать по госпитальным коридорам на инвалидной коляске, она каждое утро находила на своем рабочем столе цветок и запись на перекидном календаре: «Доброе утро! Желаю хорошего дня». Как он умудрялся пробираться в ординаторскую и кто ему рвал с клумбы цветы, осталось маленькой тайной. А потом начались такие события, что Лизе стало некогда вспоминать о Худякове.

Глава 11

Балашов давно и строго-настрого приказал себе больше не вспоминать о рыжеволосой девочке, знакомство с которой нарушило привычное течение его жизни. Его фантазии о любви неосуществимы, вернее, они напоминают бред стареющего сумасшедшего. Он до сих пор не в состоянии был понять, как мог поддаться так называемым чувствам. Теперь он избавился от наваждения, похожего на временное умопомешательство. Вот и хорошо, вот и ладненько. То, что с ним случилось, не принесло ему счастья. Наверное, он рожден не для любви, а для того, чтобы делать настоящее дело. Ну и что с того? Миллионы людей живут счастливо и долго, не испытывая страстей и метаний по поводу «любишь – не любишь».