Ты - мое дыхание
Шрифт:
— Нет, — она скрестила руки на груди и решительно помотала головой.
Он согласно кивнул и поднялся из кресла, как-то очень по-российски хлопнув себя по коленям. Поля проводила взглядом его прямую спину с широко развернутыми плечами. Уже у самой двери Алек обернулся.
— Я люблю тебя, — сказал он просто и вышел из номера. А она замерла, пораженная и удивленная глубоким яростным огнем, всего лишь на секунду блеснувшим в его глазах.
Но тем не менее надо было собираться. Платье с американской проймой, висящее на спинке кресла, недвусмысленно
— Компьютер надо покупать! — проворчала мама, стряхнув капли воды с последней суповой тарелки и поставив ее в сушку для посуды. — И зрение себе портишь, и бумажки твои бесконечные по всему дому валяются…
— От компьютера зрение портится еще больше, — Поля решительно вычеркнула из текста последний абзац. — И потом, где взять деньги?
— А эти маленькие, переносные, как их… «нубуки»? Тоже дорого стоят?
— Мам, «нубук» — это сорт кожи, — Поля опустила голову, чтобы спрятать улыбку. — А стоят маленькие примерно столько же, сколько нормальные, если не больше.
— Но тебе же вроде обещали за эту твою программу хорошо заплатить?
— Сначала нужно программу сделать, а потом уже покупки планировать.
— Какие все умные кругом стали, жизни учат! — мама саркастически усмехнулась. — А вот посуду за собой вымыть умных нет! Все мама! И приготовь — мама, и накорми — мама, и со стола убери — тоже мама!
— Ну, мам, не сердись, а?.. Хочешь, я сегодня ужин приготовлю? Какой-нибудь грандиозно-экзотический! А то, правда, что-то совсем мышей ловить перестала. Просто с работой этой сумасшедшей…
— Но тебе ведь нравится?
— Да, нравится! — Поля блаженно потянулась, хрустнув суставами, и прикрыла глаза…
…Сказать, что ей просто нравилась новая работа, значило ничего не сказать. Это была воплощенная мечта, то, на что она всерьез никогда и не рассчитывала. Да она вообще ни на что особенное не рассчитывала, когда вместе с Ириной отдавала отснятые и доработанные материалы на просмотр администрации телеканала. Но, как ни странно, ее вызвали по телефону уже на следующий день.
— Тебя хочет видеть Добрынина, — сообщил Володька, как только Поля поднялась на второй этаж офиса. — Материалы уже просмотрены, но никто ничего пока не говорит.
— Ну а хоть выражение лица-то у начальства какое? Одобрительное?
— Да кто ж его знает, — Володька пожал плечами. — У Натальи по глазам сроду ничего не прочитаешь, а Лаварева я еще не видел. Может, его и вовсе сегодня на работе нет.
— Ладно, пожелай мне ни пуха ни пера, — вздохнула Поля и постучала в дверь кабинета Добрыниной.
Наталья Валерьевна сидела за столом и просматривала какие-то листочки, соединенные огромной канцелярской скрепкой. На ней был шерстяной, по погоде, костюм модного дымчато-серого цвета и легкий газовый шарфик. Поля деликатно кашлянула, пытаясь обратить на себя внимание. Добрынина подняла
— Полина Владимировна, присаживайтесь, пожалуйста, — она кивнула на кресло. — Мы просмотрели сделанный вами сюжет и, надо сказать, остались довольны. Вообще тележурналистика — предмет совершенно особый, но вы справились весьма успешно. Материал пойдет в эфир практически без доработки… И Геннадий Николаевич поручил мне узнать, какие у вас планы на будущее. Не хотите ли вы работать в этом направлении и дальше? Есть ли у вас желание сотрудничать с нашим телеканалом?
— Да, конечно, мне хотелось бы работать у вас, — почти прошептала Поля пересохшими от волнения губами. — Мне бы очень этого хотелось.
— Что ж, прекрасно! Тогда, может быть, у вас есть намерение заняться чем-нибудь конкретно?
— У меня есть достаточно подробно разработанная идея программы, посвященной кино. Я этим занималась так, для себя, и если это интересно…
— Интересно. — Наталья Валерьевна сдержанно кивнула. — Изложите страничках на двух-трех основную концепцию, и, скажем, послезавтра я вас жду для более детальной беседы…
Про обещанное на весь мир эксклюзивное интервью со Стеффери так никто и не заговорил. Репрессий не последовало. И Поля не знала, кому возносить за это хвалу: благосклонно улыбнувшейся Фортуне или руководству телеканала, проявившему чрезвычайную деликатность? Впрочем, она хотела только побыстрее забыть об этом, забыть, словно о дурном сне. На улицах ее, к счастью, не узнавали, пальцами не тыкали. А дома Поля резко пресекла все попытки Ксюхи разузнать какие-нибудь подробности о скоротечном романе с Алеком. Ксюха обижалась поначалу, вопила, что все это происходит от зазнайства и повышенного самомнения, но довольно быстро успокоилась. Отец с матерью вообще обошли эту тему молчанием.
Да вскоре ей и некогда стало вспоминать о Венеции. Первый вариант программы, который, как Поля рассчитывала, пройдет на «ура», неожиданно вызвал множество нареканий. Она взялась исправлять и неожиданно поняла, что проще начать все с нуля. Тем более теперь, с позиции приобретенного опыта, многое стало казаться наивным и скучноватым. Она залезла в работу, что называется, по уши, завалила квартиру бесчисленными черновиками, вставала ночами, спала по четыре часа в сутки, но чувствовала себя счастливой. Почти счастливой…
Все было бы хорошо, если бы не мысли о Борисе. Вот от них Поля никуда не могла деться. И сколько она ни внушала себе, что теперь все кончено уже наверняка и осталось только поставить официальный штампик в паспорте: «Брак расторгнут такого-то числа», легче от этого не становилось. Как не могло стать легче тяжелобольному, узнавшему, что он скоро умрет. Нет, конечно, визит к скучной даме в районном загсе, по сто раз на дню произносящей традиционную и никому не нужную фразу: «Вы хорошо подумали?», ничего бы не изменил, но все же… Поле почему-то казалось, что именно этот визит станет тем рубежом, за которым все кончится.