Ты мое дыхание

Яфор Анна

Боль и стыд смешались, лишая остатков самообладания. Я корила себя за поспешность, за то, что снова не прислушалась к словам Матвея, не сдержала данное ему обещание. Он ведь никогда мне не лгал. А я… Где были мои глаза? А разум?

Впрочем, ответ здесь и не требовался. Наслушалась Ингиной болтовни и поддалась ревности, ничего не выяснив. А теперь он уехал. И ведь даже не в другой город! Так безумно далеко. И я понятия не имела, куда именно.

Греция… если бы и захотела отправиться следом и попытаться его найти, разве это возможно? Тем более, что ни документов, ни денег для дороги у меня не было. Оставалось только

ждать, но сколько на это уйдет времени, я и примерно не представляла.

Сама просила дать тебе время! — издевался внутренний голос, терзая мою и без того измученную душу. Я пыталась вслушиваться в слова преподавателей, чтобы хоть как-то отвлечься, но выходило плохо. Мысли возвращались к Матвею, я говорила с ним, просила прощения, умоляла мне все объяснить, потом снова шептала, что очень сожалею — и так по кругу.

— Ник? — шепотом спросила Инга, придвигаясь ближе ко мне и трогая за локоть. — У тебя что-то случилось?

Я бросила на нее такой откровенно злой взгляд, что подруга ошарашенно отшатнулась, а мне тут же стало стыдно. Что бы там она не наговорила мне в тот вечер, принимать или не принимать ее слова на веру было только моим решением. И я сделала выбор совсем не в пользу любимого человека. Но винить за это кого-то другого было бы глупо.

— Извини, — я попыталась улыбнуться, хотя это оказалось непросто. Но новые ошибки сейчас точно не нужны. — Просто я дура и натворила много глупостей. Но говорить об этом не хочу. Не сейчас, ладно?

Инга как-то растерянно улыбнулась в ответ и кивнула, отодвигаясь, а я снова погрузилась в собственные мысли.

Может быть, мне позвонить ему? И сказать все, как есть? Или хотя бы отправить сообщение? Кто знает, может там из-за работы сейчас совсем не до моих звонков.

Я несколько раз начинала писать черновик, прямо в лекционной тетради, но слова не желали подбираться, выходили какие-то обрывочные, сумбурные фразы, и это расстраивало еще сильнее. Я неожиданно подумала о том, что наверно, как-то очень похоже ощущала себя Психея, когда нарушила обещание, данное Амуру. Когда зажгла лампу, открывая то, на что не имела права. Я ведь тоже влезла туда, куда меня не звали. И тоже нарушила данное слово. Но если ее ждали годы скитаний до того мгновенья, когда появилась возможность что-то объяснить, то меня подобная участь совершенно не устраивала. Я должна была найти выход. И найти его как можно скорее, чтобы не потерять то, что так дорого для меня. И в этот раз поступить правильно. Понять бы еще только, что окажется действительно правильным теперь.

Дождавшись завершения пары, я вышла в коридор, рассеянно глядя перед собой. Наверно, все же надо написать для начала. Хоть что-то сделать, лишь бы не молчать, потому что молчание угнетало больше всего. Вытащила телефон и только теперь увидела светящийся на экране конверт. А в следующее мгновенье меня окликнули.

— Романова, зайдите ко мне. У меня есть вопросы по вашей курсовой.

Я едва не застонала от досады. Ну как же невовремя! Почему именно сейчас ко всем остальным проблемам добавилась еще и эта? И где взять силы, чтобы вытерпеть еще и общение с Рогачевым?

— Олег Евгеньевич, но ведь вы сказали, что с моей работой все в порядке.

Доцент уже направлялся в сторону кафедры, видимо, абсолютно уверенный, что я иду следом, но, услышав

мои слова, остановился и, обернувшись, уставился на меня с явным недоумением. Возражений он точно не ожидал.

— То, что я сказал, совершенно не предполагало отсутствие дальнейшей работы. Романова, вы меня разочаровываете. А ведь я подумал, что вы, наконец, решили проявить сознательность и порадовать меня достойным отношением к учебе.

Разве я могла объяснить ему, что об учебе сейчас думаю меньше всего на свете? Что и сердце, и мысли находятся совсем в другом месте, а он попросту отвлекает меня? Меня уже даже не волновали результаты экзаменов, потому что существовали проблемы куда более значимые.

— И совершенно напрасно! — нравоучительно сообщил мне Рогачев. — На одной любви вы далеко не уедете, милочка. Да и потом, Матвей Ольшанский — совершенно не тот человек, который способен увлечься двоечницей. На время, возможно, но не советую вам рассчитывать на что-то серьезное, если вы будете продолжать в том же роде.

Я открыла рот, чтобы отреагировать на его слова, да так и осталась стоять. Что означала его тирада? Неужели о своих мыслях и переживаниях я сказала вслух? Но если и так, разве это дает ему право делать подобные заявления? Откуда ему вообще может быть известно, кем и чем способен увлечься Матвей? Ведь он ничегошеньки не знает о нас!

— Я знаю гораздо больше, чем вы предполагаете, Романова, — тут же заверил Олег Евгеньевич, и мне стало по-настоящему страшно. Что все это означает? Он мысли мои читает? Ведь на этот раз я была абсолютно уверена, что не озвучивала их. Тогда откуда он может знать все, что пришло мне на ум?

— У вас очень красноречивое выражение лица, — преподаватель неожиданно усмехнулся. — Так что понять, что происходит сейчас в вашей хорошенькой головке совсем несложно. Тем более, что вы вовсе не изобрели велосипед. Влюбленной молодости свойственно забывать обо всем остальном. Но это, как правило, ни к чему хорошему не приводит. Поэтому, если вы действительно настроены серьезно, займитесь учебой. И, в первую очередь, своей курсовой.

— Я не понимаю… — это все звучало абсолютно нелепо. Я была уверена, что Матвею нет никакого дела до моих оценок. И до того, что будет написано в моей зачетной книжке, даже если я вылечу из института.

— Знаете, в чем была основная проблема Психеи? — Рогачев приподнял бровь, отчего-то загадочно улыбаясь.

Я поежилась. В который раз его поведение вызывало у меня массу вопросов и смущало донельзя.

— Нет…

— Вот вам еще одно доказательство плохой подготовки. Ответ на этот вопрос не должен вызывать у вас абсолютно никаких затруднений. Разумеется, если работу вы писали вдумчиво.

— Я не понимаю… — весь этот разговор лишил меня последних сил. Но Рогачев, если и заметил мое состояние, то не собирался обращать на него внимания.

— Поэтому я и говорю: нужно более тщательно заниматься учебой, — он помолчал. — Отправляйтесь домой, Романова, и перечитайте свою работу. Очень внимательно. Там все ответы, которые вам нужны.

Это было исключено, в курсовой и близко не содержались ответы на вопросы о том, как мне исправить ситуацию с Матвеем. Но не спорить же с Рогачевым!

— Прислушайтесь к моим словам, Ника, — его голос вдруг прозвучал мягко и вкрадчиво, и я снова в изумлении подняла глаза. Этот человек не переставал меня удивлять.