Ты — мое притяжение
Шрифт:
Джан по-доброму усмехнулся, отчего у него на щеках появились забавные ямочки, чуть махнул в мою сторону крылом, прерывая разговор и отправляясь за еще одним куском пирога.
Едва мы закончили, отправились переодеваться, договорившись встретиться у входа в дезинфекционный блок.
Снаружи действительно стало лучше. Ветер унес запахи болот, хотя их аромат все же не мог не ощущаться, скорее приглушился, но воздух стал чище и свежее. Я покосилась на низкорослые кустарники, проверила закрепленный на поясе лазер и смело шагнула за Джаном по едва заметной
— Нам влево. Туда даже не суйся, — показал он чуть правее от меня на заросли, за которыми явно скрывалась топь.
— А что там?
— Гнездовье шорнских гидр. Шкура нерпобиваемая, уязвимых голов — одна-две, плюется кислотой, мгновенно прожигающей кожу до кости.
Я нервно сглотнула и прибавила шагу.
На нужную нам полянку мы с Джаном добрались через час, обнаружив на ней большую часть команды. Некоторые тейринцы отправились полетать и размять крылья, кто-то еще и поохотиться, а остальные тренировались с мечами, жарили на костре мясо и просто сидели на поваленных стволах и разговаривали.
— Надеюсь, Исар, цветы целы? — поинтересовался Джан.
— Обижаешь, крылатый. Да чтобы мы красоту, которая адисе Рине может приглянуться, тронули…
Тейринец подмигнул и кивнул в сторону кустов с желто-фиолетовыми листьями.
— Серебристые лайры! — удивленно воскликнула я, радуясь такому чудо — что они нашлись здесь, на далекой планете.
— И где ты видишь серебро? — не выдержал Джан, рассматривая с десяток серых цветов с острыми лепестками, на конце которых виднелись уплотнения, цветов.
— Опять, адиса, вы капитану какую-нибудь гадость притащите на корабль! — раздался за спиной голос Исара. — Он еще от ваших бегающих лютиков в себя не пришел, поди.
Команда, услышав его слова, рассмеялась.
— Все вам гадость, а они… красивые.
— Да чем же? — снова удивился Джан.
— Тем, что можно проверить, счастливый ты человек или нет, на несколько минут опустив их на голову, — пояснила я. — Наросты видишь? С волосами сплетутся, считают информацию по нейронным клеткам. Лайры очень чувствительные. Я впервые вижу их в диком виде.
— Даже не думай на мне их опробовать! — тут же заявил Джан, и команда снова рассмеялась.
Я закатила глаза и осторожно выкопала парочку цветков, пряча их в контейнер. Рингир и Кай, занимающиеся жареным мясом, предложили опробовать их блюдо, и мы с Джаном вернулись на поляну.
Весело болтая и поглощая еду, даже не заметили, как прошла пара часов. Вернулись с охоты тейринцы, волоча тушу какой-то антилопы, возбужденные и пересказывающие самые интересные моменты развлечения. Я же смотрела на Дисар-ри, который, оказывается, ходил вместе с ними. Пока он мыл руки, молча наложила еды в тарелку и пошла к капитану.
— Спасибо, — отозвался он, присаживаясь на ближайший поваленный ствол.
Выглядел Дисар-ри слегка уставшим. Под глазами залегли тени, а скулы заострились. Видимо, сказывались бессонные
— Замерли все!
Команда тут же превратилась в статуи, беспрекословно подчиняясь. В кустах напротив нас послышался шорох, какое-то сдавленное курлыканье, а потом на поляну вышла, осторожно озираясь, белоснежная цапля.
Мне показалось, от красоты я забыла, как дышать. Птица была большой, с меня ростом. Пушистые крылья, которые она расправила, но почему-то не хотела взлетать, только взмахивала ими, будто одурманенная и застигнутая врасплох, безупречны. А хвост… Белоснежный веер из перьев, красотой и величием с которым мог бы посоперничать даже павлин.
— Самка, — вдруг тихо заметил капитан.
— И где-то в пределах этой поляны, у нее наверняка гнездо, — заметил Кай.
— Это вряд ли, — прошептала я.
Дисар-ри оглянулся на меня, чуть приподнял брови.
— Они строят гнезда в самых гибельных болотах, где не растет ничего, кроме зловонного прападиуса. Им они постоянно питаются, поэтому сильны и выносливы.
— Адиса Рина, а почему они именно там…
— Климат для высиживания птенцов подходящий. А змей и хищников в таких местах почти нет, — ответила я, не сводя глаз с чудного видения и пытаясь рассмотреть поближе ее хвост. — Раз в год белоснежная цапля перед тем, как осесть в гнезде, летит в непроходимую чащобу к целебному озеру, окруженному сапфировыми риндайрамами.
— Чем? — переспросил Кай, поглядывая не на меня, а на птицу и странно-задумчивого капитана.
— Сапфировыми риндайрамами, — улыбнулась я. — Удивительными светящимися цветами, напоминающие розы. Каемочка у них золотая. При тепловом воздействии она тает, растекается. Цветы начинают сверкать и блестеть, а потом напыление впитывается в сок, и риндайрама сияет, — пояснила я.
Птица замерла на месте, тревожно поглядывая по сторонам и время от времени тихо курлыкая.
— Кстати, риндайрама, когда готова выбросить семена, покрывается клейкой жидкостью. Обычно белоснежные цапли прилетают к озеру как раз в такой момент, и к перьям на хвосте прикрепляются семена. Правда, в болотах сапфировая риндайрама никогда не прорастет. Все побеги… погибают. А эта цапля… она, видимо, очень устала. Молодая совсем.
Команда слушала меня внимательно, смотрела на белоснежную птицу, которая летела к непонятному им озеру, чтобы напиться его силой и иметь возможность защитить птенцов, и расступалась, позволяя цапле пройти по поляне, оттолкнуться и взлететь. Но та медлила, оглядывалась, пятилась.
— Риндайрама, значит… Сапфировая, — хрипло заметил капитан и сощурился.
— Не трогайте птичку, капитан! — тут же всполошилась я.
Он вздохнул.
— Вы так говорите, будто я ее ощипывать собираюсь. Хотя, чтобы добывать вам эти семена…