Ты - мой парадокс
Шрифт:
— Диана, а как мама? — поинтересовалась она. — Что-то просила передать?
— Мама отлично, Виктория Олеговна, — мило отозвалась я. — Нет, не просила.
— А какими ты здесь судьбами? — она чуть фыркнула, возмущенным и сердитым взглядом осмотрев меня ещё раз.
Да, судьбами я тут неизведанными. Случайностями не случайными. Кармами коварными. Да, любовью необъятной.
— Мам, об этом я и хотел поговорить, — Артём пристроился рядом со мной, обнимая. — Мы с Дианой встречаемся.
Весь доброжелательный настрой слетел. Не у меня, конечно, а у Виктории Олеговны. Теперь из взгляда пропала вся настороженность, и появилось пренебрежение,
— И…сколько вы уже вместе, — прошипела она, выпрямив спину.
— Месяц, — немного соврал он, подмигнув мне.
— Рада за вас, — прошипев, ответила мать Артема. — Диана, оставьте нас, я хочу поговорить с сыном.
Как бы ни хотелось, но мне пришлось ретироваться с кухни. Сначала я и не имела желание подслушивать, но что получилось, то получилось. Конечно, сделала я это не специально. Просто, у Артёма зазвонил телефон, который лежал на тумбочке. Из-за того, что вибрировал, вот его и заметила. Подойдя к кухонной двери, и приоткрыв её, я услышала:
— Артём, она тебе не пара, — рыкнула его мать, — глупая, да нахальная девица развращающая молодёжь! Да она тебя ободрать до нитки хочет, а потом смыться.
Она продолжала нести всякую оскорбительную чушь обо мне, а я, как и стояла в дверном проёме, так и стояла. Обидное было то, что Артем и не пытался поспорить. Стоял, молчал, лишь в сторонке нервно не курил.
— Не знала, что я настолько меркантильна, невыносима и заносчива, — сказала я спокойным голосом, — а вы, Виктория Олеговна, ещё хуже! За спиной такие гадости плести. Падшая вы женщина!
Сама сдерживалась от того, что бы начать материться. Поэтому, бросив телефон на стол, буркнув, что кто-то звонил, я вышла в коридор, поспешно собирая вещи.
— Диан, погоди, — плохая попытка Артём.
— Артём, нечего за этой пигалицей бегать, — начала мать Лиса, останавливая своего сына. — Да какой семье она будет нужна? Счастье будет, если хоть по расчёту выйдет. Надеюсь, тот от кого ты родишь, заберёт у тебя ребенка!
Вздрогнула от её слов, стараясь сдержать слезы. Артём опять молчал, наблюдая за мной. На него не смотрела, но всё равно знала что смотрит. Понимает, что я сейчас уйду и всё на этом. Точка.
— Артём, иди, проверь квартиру, — продолжала она, — а то вдруг не только до телефона добралась, аферистка.
— А мне очень жаль, что у вас детей не забрали, — сказала я, выходя в подъезд.
Дверью не хлопнула, рукой не ударила, ногой не топнула. Вышла спокойно, холодно. В оцепенение, кажется, впала. А по коже и, правда, мурашки пробежались. И что теперь делать?
— Диан, — хлопнула дверь, и раздался голос Артёма. — Постой, пожалуйста. Дай, хотя бы, объяснить.
— Что объяснить, Артём? Как я мешаю твоей семье? Как мешаю тебе?
— Хоть всему миру, но не мне, понимаешь?
Заторможено на него оглянулась, удивляясь его словам. Это лучше, чем признание в любви. Человек может любить, но не нуждаться. Видимо, Артём понял, что подобрал правильные слова, поэтому потянул меня наверх, на крышу.
На крыше ветер был морозный, и из-за этого невольно поёжилась, ища тепло у Лисички.
— Диан, мне правда всё равно, что она говорит, — начал он, — а молчал, потому что знал, что ещё хуже будет. Её лучше всего в самом конце затыкать, а не посередине. Она хоть и мать мне, но невыносимая.
— Как у неё Ника выросла такой другой, — был мой первый вопрос.
— Ника не её дочь, — ошарашил меня Тёма. — Когда
А я уже и не замечала, что по щекам моим слёзы ручьями катятся. Слишком больно стало за Артёма. Я-то думала, что у него в жизни всё легко: семья богатая, отказов не знает, всё-то ему дозволенно. Но, оказывается, у него на самом-то деле не было самого главного — любящей семьи. А я по себе знаю, что она значит в трудный момент.
Сама поняла, что в руку Артёмки вцепилась, а отпустить не могу. Но, Артем не возражал, только наоборот крепче ладонь сжал. Надо было срочно съезжать с этой темы, но идей для другого разговора просто напросто не находилось. Решив, что лучше помолчать, я склонила голову к его плечу, прикрыв глаза.
Не имею понятия, сколько мы простояли, но когда уже спустились, на улице расцвёл закат. Закаты мне всегда нравились больше, чем рассветы. В закатах есть что-то пограничное с грустью и радостью. День прошел. Грусть и облегчение.
— Хочешь кушать? — спросила я, заходя в квартиру.
— Пожалуй, — выдохнул он, — кстати, а что ты в больнице делала?
— А, да я к маме забегала, — чуть скрыла правду я.
— Можно ещё вопрос? — ах, ты, своей улыбочкой меня заманить хочешь?
— Валяй, — согласилась я, нарезая овощи.
— На балу, когда папа сказал, что Танька бегала к тебе в больницу, — я напряглась. — Из-за чего?
Отвечать, если честно, не хотелось. И не то, что мне не хотелось ворошить прошлое, а боялась увидеть в его глазах осуждение. Прошлое — я первый раз сказала об этом случае так. Да, это действительно было прошлым.
— Ты же понимаешь, что я всё равно узнаю, Диан? — этого-то мне и не хотелось.
— Понимаю, Лис, прекрасно понимаю, — скупо отозвалась я, — но, дай мне собраться с мыслями.