Ты - моя ошибка
Шрифт:
– Ни… – что-то пыталась прошептать Снежинка, пока я скользил ладонью по ее волосам, талии, забираясь под майку. А когда мои руки коснулись наливной груди, я едва сам не застонал. В глазах мелькали искры, кислород не поступал в легкие, меня несло прямиком в бездну. В беспросветную тьму или же в теплоту яркого света. В конце концов, я и сам запутался.
– Ни..к… – я почти стянул проклятую майку с нее, не замечая одной банальной истины – Ульяна не хотела этой близости. Только спустя пару минут, когда ее руки впились мне в плечи, когда язык перестал отвечать ласками,
– Эй, - прошептал я, отдаляясь. Сердце бухнуло, потому что так не должно быть. Потому что девушки от удовольствия стонут, а не плачут. Я вскочил с кровати, ощущая, как спину опалили ледяные струи. Руки у меня затряслись, а глаза никак не могли моргнуть.
– Никита, ты… - Ульяна поджала губы, и начала вытирать слезы. Они катились по ее румяным щекам, крупные, и, наверное, очень соленные.
– Я… - в горле застрял камень из урагана чувств. Впервые я не знал, что должен делать дальше, не знал, почему поступаю именно так, не знал, почему человек напротив плачет.
– Ты… - с губ Снежинки слетел стон, я оступился. Меня повело вбок, в сторону маленького стола с медицинскими принадлежностями. Пару маленьких склянок упали на пол, разбиваясь на множество мелких осколков.
Мне вдруг стало мерзко. От самого себя мерзко. Эта наивная хрупкая девчонка смотрела со страхом в глазах, она боялась меня. Она ни в чем не виновата.
– Это была ошибка, - произнес, почти шепотом. Затем развернулся и выскочил из кабинета. Я слышал, как Ульяна крикнула мое имя, но не смог остановиться. Крылья мотылька горят, касаясь огня, он задыхается, он мечется. Я тоже задыхался. Пальцы покалывали, в груди жгло.
Если бы кто-то спросил, чего боится одинокий человек, я бы сказал, он боится другого человека. Боится осознать свою зависимость от него. Чего боялся я? Ее слез. Причинить ей боль. Стать ее узником. Стать узником для самого себя.
Я выскочил на улицу, и впился руками в железный турник. Начал подтягиваться, сжимая крепко железо. Раз за разом, вверх, без остановки, до боли в мышцах, до крови, которая начала медленно стекать на мои губы, от того, что я их кусал. Пока тело окончательно не сломается. Я всегда так делал, всегда пытался заглушить себя. Поэтому пошел на ринг, поэтому разбивал бойцам рожи и позволял делать это ответно. Бил отчаянно. Бил из последних сил. Умирал и возрождался. Почти не дышал, падал в бездну.
Это были мои границы невозврата. Моя личная всепоглощающая темная бездна. Вход туда закрыт. Для всех. Но не дня нее…
– Ник! Новиков! – я спрыгнул с турника, усаживаясь на землю. Облокотился о железный турник, вскинув голову к небу. Свинцовые облака. Маленькие снежинки. Хрупкие. Едва уловимые. Подставь ладонь, и они навсегда исчезнут. Ульяна была такой снежинкой. Она медленно исчезала из моей жизни.
– Никита, - голоса Ромы и Кати не вернули в реальность, разве что немного отрезвили. Я перевел усталый взгляд на друзей, и заметил, как они оба испуганно переглянулись. Ну, вот опять. Страх.
– Неужели я такой страшный?
– Что с тобой, Ник? – Савельева
– Все плохо, друг? – спросил Филатов, тоже усаживаясь рядом. Кто-то мог подумать, что мы три психа, потому что сидим на улице без верхней одежды, хотя здесь вовсю бушует холодный ветер. Черт, внутри меня тоже гуляло нечто ледяное, отчего кости трещали по швам.
– Никит, - строго произнесла Катя. – Может пора разобраться в себе? Ты делаешь больно всем, и Ульяне, в том числе.
– Чушь, - с хрипом ответил, вспоминая ее слезы. В груди сжался бесполезный орган, ему тоже было не по себе от увиденного. Мерзко. Я повел себя самым дерьмовым образом. Твою мать.
– Ты же любишь ее, - вздохнула Катерина. Я взглянул на девчонку и засмеялся. Любовь. Смешное слово. Несуществующее чувство. По крайне мере для меня. Отец внушал с детства, что нет никакой любви. Для его сына нет. Люди, которые убивают собственных матерей, не имеют право на любовь. Им она не дана.
– Ник, ты меня пугаешь, - прошептал Филатов.
– Новиков! – крикнула Катя, поднимаясь на ноги. – Ты больной придурок! Разберись в себе, наконец-то! Если ты оттолкнешь единственную девушку, которая тебя, такого чеканутого, любит… я… я не знаю! Я лично придушу тебя, понял!
– Кать, - сказал Рома, взглянув на свою отважную девушку. Я тоже посмотрел на нее, в ее янтарные глаза и заметил там слезы.
– Эй, не реви, правильная девочка. – С усмешкой ответил я.
– Она тебя любит, дурак! Сделай ее счастливой! Пошли, Ром!
– Но… он тут…
– Ему надо разобраться в себе. Увы, Ульяна не сможет прочитать его сердце. А пока он не откроет его, ничего не получится.
Катя больше не проронила ни слова. Молча повернулась спиной и пошла прочь. Филатов опустил голову, и тоже покинул меня. Наверное, нет ничего более правильного, чем дать человеку возможность остаться наедине с собой в минуты полного дерьма. Задать самому себе вопрос, вступить в самый искренний и мучительный диалог в своей жизни. И получить ответ, который не всегда может понравиться. Ответ, который так долго пытался закопать в глубокую яму. Не думать. Стереть. Забыть. Оставаться наедине с собой страшно. Я всегда боялся приведения, которое слонялось по нашему дому. Я всегда боялся одиночества. Но оно никогда почему-то не отпускало мою руку, до того дня, пока не появился Ульяна.
Глава 45 – Ульяна
Бум-бум-бум.
Так громко. Я не слышала, чтобы сердце билось настолько неистово в моей груди с того момента, как бежала из квартиры ночью. Его стук разрывал перепонки, медленно сводил с ума.
Больше всего на свете мне не хотелось отталкивать Никиту. Я так истаскивалась по его губам, запаху, сладким поцелуям и нежным прикосновениям. Одинокий кот должен возвращаться домой. Я думала, мое сердце и душа – стали домом для Ника, однако с каждым разом возникало стойкое ощущение, что у него никогда не появится дом. И ничего, кроме тупого секса Новикова не интересует. Даже сейчас.