Ты моя проблема
Шрифт:
Стоило воздержаться. Не в моем характере проявлять сочувствие и делать что-то хорошее. Каждый человек и есть творец своей жизни. Поэтому все ситуации, что встают у нас на пути, это лишь следствия поступков или принятых нами решений.
Девчонка же этого абсолютно не понимает. Уверен, дело тут не в возрасте, а в какой-то глумливой непосредственности. Она слишком прямолинейна и открыта. Прет, как танк, в свое светлое будущее, совершенно не задумываясь о последствиях.
Нужно быть не самой умной, чтобы начать хамить. При этом еще и стоять передо мной почти
Но она это делала. Смотрела своими голубыми глазами, провоцировала и одновременно обвиняла во всех своих бедах.
Все, что крутилось у меня на языке: «Красивая, зараза». Только это.
Засунуть ее под струю ледяной воды было единственным доступным способом наказать, но при этом не проявлять агрессию. Не то чтобы у меня с этим проблемы, но я уже давно перешагнул отношения, в которых какая-то пигалица может вытворять подобное.
И здесь я не прогадал. После холодного душа она прибежала извиняться. Видимо, решила, что я ничего не говорил Марике.
Я же почти вежливо прошу ее свалить и больше не капать мне на мозги. За последние полчаса она и так вывернула мне их наизнанку.
Пощечина, что она влепляет, опять же не думая, — большая неожиданность. Нет, огромная. А еще — это понимание всей абсурдности ситуации, в которую мы вгоняем себя обоюдно. Хочется вытащить ее из машины за волосы и оставить на идеально подстриженном газоне в этих мокрых тряпках.
Руки чешутся так сделать. Но я пересиливаю свой порыв. Если она решила играть по-крупному, то я принимаю вызов.
Ведь все гораздо проще. Я мог бы выставить ее из своей квартиры в первый же день и больше о ней не вспомнить, но я раз за разом делаю полшага назад. Не продавливаю до конца. Оставляю какие-то крохи на потом. А значит, это уже сознательно.
— Куда мы едем? — у нее стучат зубы, она нервничает. Боится. Точно боится.
— Прокатимся, — врубаю печку на максимум и отдаю ей пиджак.
Она не проявляет своего «фи». Наоборот, заворачивается в плотную ткань. Снимает туфли и забирается на сиденье с ногами. Подтягивает колени к груди.
Торможу тачку в нескольких километрах от отцовского дома.
Съезжаю в первый попавшийся поворот за поселком. Впереди грунтовка и лес. В лес нам, конечно, не надо, — и так сойдет. Урок первый, и я очень надеюсь, что последний.
— Приехали, — глушу мотор и откидываюсь на сиденье, — можешь приступать, — расстегиваю ширинку на джинсах.
Ловлю на себе взгляд затравленного зверька. Чувствую ее страх. Он пропитывает салон. Ксю вжимается в сиденье. Кажется, даже не моргает. Просто смотрит. Бегает глазами по моему лицу, видимо ждет, когда я скажу ей, что это шутка. Но я не скажу.
— Ты хотела извиниться? Приступай, — лениво растягиваю уголки губ в подобии улыбки.
— Я… ты не так понял, — шепчет. Сглатывает, я вижу, как дергается ее подбородок. — Выпусти меня, пожалуйста. Я больше близко к тебе не подойду, слышишь? Выпусти.
Подаюсь чуть вперед, но Ксю отскакивает. Впечатывается затылком в стекло.
Вытягиваю руку.
— Запомни, — сдавливаю ее скулы,
Она кивает, часто-часто. Моргает как в замедленной съемке. Ну или будто ее малек контузило. Замечаю слезы в уголках голубых глаз. Игнорирую.
Всегда игнорирую любые проявления слабости. Застегиваю ремень, врубаю фары.
— Я, наверное, сама, — бормочет заикаясь, — дойду сама… — тянется к двери, чтобы ее открыть.
— Отсюда до твоей хаты километров тридцать, — не смотрю в ее сторону, просто констатирую факт.
— Ты меня подвезешь? — снова шепчет. Залипает в лобовуху, все еще дрожит.
— А ты этого хочешь, родственница? — последнее звучит приторно и чересчур наигранно.
20
Ксю
После произошедшего я рыдала всю ночь. Никак не могла успокоиться. В голове до сих пор крутятся его слова, взгляды, это гадкое лицемерие и надменность.
Внутри все сжимается. Он просто меня унизил. Мерзко, грязно.
Смотрю в зеркало на свое отражение и не вижу там и намека на саму себя. Глаза красные, опухшие. В них столько боли и отчаяния. Но это же не я. Где весь мой задор и любовь к жизни? Провожу ладонями по щекам. В очередной раз ополаскиваю лицо ледяной водой и стараюсь больше не плакать. Нужно взять себя в руки. Выдохнуть.
Не получается. Память, словно назло, раз за разом возвращает меня в салон его машины.
Сердце болезненно сжимается. Я никак не могу понять, за что он со мной так… Возможно, я надоедливая, возможно, он меня на дух не переносит, но это же не повод втаптывать в землю.
В комнате в очередной раз звонит будильник. Почти бегу туда. Вытаскиваю телефон из-под подушки и нажимаю кнопку отмены. Нехотя открываю шкаф. Достаю джинсы, свитер. Переодеваюсь. Сегодня сложный и очень насыщенный день. В училище нужно быть к девяти тридцати. Первой стоит зарубежная литература. После — история музыки, мастерство артиста, сценические движения и снова мастерство артиста. Освобожусь я примерно к десяти вечера. Буду голодной и очень уставшей. Честно говоря, в сложившейся ситуации подобное только на руку. Так я хотя бы не буду забивать голову ерундой и раз за разом выносить себе мозг.
В училище иду пешком, по дороге покупаю кофе. Пью его через длинную черную трубочку и слушаю музыку. Еще пару дней назад я делала все это, чуть ли не пританцовывая. Радовалась новому дню и тому, что занимаюсь любимым делом. Всегда была готова к свершениям. Сегодня единственное, чего я хочу, это вернуться в квартиру и забраться под одеяло. Несмотря на то, что все воскресенье я занималась именно этим, — лежала на кровати и смотрела сериалы.
Мама после случившегося мне не звонила. Кажется, ей нет никакого дела, куда я пропала с праздника. Позвонить первой я не решилась. А потом просто выключила телефон, чтобы избавить себя от каких-либо ожиданий. Потому что знала, она не позвонит.