Ты моя, Птичка!
Шрифт:
Папа нахмурился, но ничего не сказал. Я молчала.
Через два дня мама привела меня в больницу. Там у нее знакомая работала тетя Надя. Пока я, еще находящаяся в шоке после предательства парня и сестры, сидела в коридоре на стуле, родительница и ее знакомая общались в кабинете. После меня отвели в палату.
Я не знаю… до сих пор не пойму, почему молчала, не обращала ни на что внимания. Помню только, что часто крутила в голове тот момент, когда застала Колю и Лизу в постели, а еще отрывки воспоминаний, как сестра передала мне записку от Антона
— Васенька, я хочу, чтоб ты меня поняла. Ты молодая, красивая, здоровая женщина. — странно, но даже внимание на ласковое обращение матери к себе не обратила, хоть и могу по пальцам на одной руке посчитать сколько раз она так ко мне обращалась за последние десять лет. — Лиза, она… ну ты же сама знаешь. Как ей тяжело, нелегко в этой жизни. И вот она нашла свое счастье рядом с Колей. Пожалей сестру, Вась, прошу тебя.
Хотелось крикнуть маме в лицо. Разреветься и топать ногами. Кричать,… а как же я? Мне не тяжело? Мое счастье не важно, разве? Я, как могла, облегчала Лизину жизнь, как умела, будучи ребенком. Как же мое счастье? Как же мой ребенок?
Но я молчала, молчала, не поднимая глаз. Молча глотала слезы, и гладила живот.
— Дорогая, мы не сможем с отцом помогать тебе, не сможем тянуть твоего ребенка. А ты поступила, за своей мечтой бежать хотела на медицинский. Мешать будет ребенок тебе.
Мешать? Кричала я про себя. Кому он мешать будет? Лизе, Коле?
Я продолжала молчать.
— Я договорилась на счет операции, ты ничего не почувствуешь.
— Папа знает? — единственное, что я смогла из себя выдавить.
— Я о тебе забочусь, и не проболталась ему о твоем положении. Он же в ярости будет.
Неправда! Хотела крикнуть, но промолчала.
— Хорошо.
Тихо, так что и я с трудом свой голос услышала, потому что все внутри меня кричало: Нет, не хочу, не делай этого!
Спустя пять часов мама везла меня домой. Пустую, выпотрошенную, негодную,… словно выпитая банка газировки, которую можно сплющить нажатием руки.
Прошло полтора месяца. Я видела Лизу каждый день, Колю через день. Точнее слышала, но не видела. В доме у нас было три комнаты. Одну делили мы с сестрой, вторая спальня родителей, третья общая. Но около полугода назад Лиза выпросила отдельную комнату. Ее переселили в спальню родителей, я осталась в нашей детской, а родители в общую комнату переехали. И вот когда Лиза с Колей приходили, я старалась из своей конуры даже носа не показывать.
Николай так и не подошел ко мне за все время ни разу, чтобы хотя бы извиниться, да и сестра не спешила поговорить по душам.
У меня начались проблемы со здоровьем. Сначала тянущие боли внизу живота, и я знала, что это что-то по-женски. Затем, боль становилась острее, приступами. А после пришли месячные, которые не закончились не через неделю, не через десять дней, а только усиливались с
После осмотра меня экстренно госпитализировали, а уже вечером повели на операцию. Утром врач сказал.
— Ребенок, мне очень жаль. — мужчина сидел у меня в палате на стуле и гладил мою руку. Снял очки, потер переносицу. — Тридцать лет акушер-гинеколог, а до сих пор не могу спокойно такие новости говорить.
— Скажите уже, мне кажется меня ничем уже не удивить. — тогда я почему-то подумала, что у меня нашли опухоль, что у меня метастазы по всему организму, вплоть до ушей и языка, как бы это глупо не звучало, и осталось мне два часа.
— Вася, зачем же ты сделала аборт в таком возрасте? Неужели помочь бы поднять ребенка никто не смог?
— Без вариантов. Сама дура. — что есть, то есть.
— Девочка, ты больше не сможешь детей иметь. Процента три могу только дать. И то если две планеты вокруг луны хороводы водить начнут наперегонки.
Я ошиблась. Удивить смогли меня и сильно.
Однако, я еще держалась. Вечером того же дня позвонил папа.
— Вася, ты охренела, сутки дома не появляешься, на учебе не была. Какого хера. Где ты?
Ах да, я же никому не сказала, что в больнице.
Рассказала отцу, где я и что со мной. Умолчала, правда, про беременность, аборт и последствия.
Он приехал через час. С боем но вошел в палату, часы посещения закончились к тому времени, но ему попался на пути мой врач и разрешил на пять минуточек заскочить.
— Василиса, ну ты чего не сказала то? Я ремень дома готовлю, а оказывается нужно бульон куриный для больной дочери. Сейчас-то нормально все? Болит?
— Нет, не болит. Все нормально. Дней через пять выпишут. По поводу учебы я предупредила девочек, они скажут, что я на больничном. Все хорошо.
— Надо чего? Завтра приеду, привезу.
— Да, — говорить отцу о том, что мне нужно нижнее белье, прокладки, ночнушки и по мелочи, было неудобно и, когда я замялась, он все понял.
— Так, приеду домой, скажу матери, чтоб набрала тебе и собрала все, что ты скажешь, а завтра на работу с собой пакеты возьму и в обед все привезу, договорились?
— Спасибо, пап. — хотелось обнять, прижаться к нему и почувствовать тепло тела другого человека, близкого и родного. Потому что я уже несколько месяцев не чувствовала тепла, я мерзла, будто в купальнике по Антарктиде гуляю. Но папа этих обнимашек не любил до чертиков.
Позже позвонила мама. Не спрашивая, что со мной и как чувствую, как то не довольно начала собирать мне поклажу. Слава Богу, все положила хоть.
— Что у тебя там опять случилось? — напоследок бросила она в трубку.
И, наверное, в меня кто-то вселился, потому что сама я бы никогда так не ответила.
— Мои похороны.
За день до выписки пришли Лиза и Коля.
— Привет, систер. — как ни в чем не бывало, проговорила сестра и разулыбалась. — Как здоровьице?
— К делу Лиз, что хотела?