Ты не заставишь меня

Блэк Дана

Почти бегом добралась до лестницы и застучала каблуками по ступенькам. В гардеробе забрала куртку, накинула ее на плечи и вывалилась на крыльцо.

Широко открытым ртом вдохнула морозный воздух, и стало чуть легче, голова перестала кружиться, и отступила дурнота.

Это все нервы, волнение, больница.

Спустилась с крыльца и подошла к джипу отца. Взялась за ручку и обернулась, посмотрела на окна клиники.

К крыльцу подъехала полицейская машина, оттуда вышел мужчина в форме.

Вздрогнула.

Две

недели прошло с тех пор, как я выстрелила в Демьяна и сбежала из его квартиры.

Я убила его, убила.

Я убийца.

А за мной никто не пришел. Ни полиция, ни люди Демьяна. Я каждый день навещаю сестру – и ничего, даже сейчас полицейский мазнул по мне ленивым взглядом и поднялся по ступенькам клиники, скрылся внутри.

Выдохнула.

Открыла машину.

И покачнулась, схватилась за дверь. Замутило, и земля подпрыгнула, утоптанный снег оказался прямо под носом.

Упала и уперлась ладонями в ледяной белый покров.

Это все нервы, волнение, больница.

Или нет.

Может быть другая причина.

Переждала приступ дурноты и поднялась, отряхнулась. Закрыла машину и медленно побрела обратно к клинике.

В холле на первом этаже огляделась. И подошла к киоску в углу, бросила взгляд на коробочки, выставленные за стеклом.

Нерешительно щелкнула замочком сумочки.

— Добрый день, вам что-то подсказать? – приветливо спросила женщина по ту сторону.

Вздохнула. И наклонилась к окошку.

— Здравствуйте. Можно мне тест на беременность?

ДЕМЬЯН

— Ты зачем встал? – Надя вошла в палату и всплеснула руками. — Хочешь, чтобы опять кровотечение открылось?

— Мне от этой царапины ничего не будет, – усмехнулся. И тут же поморщился, эти швы от любого движения, кажется, разойдутся.

— От таких царапин люди умирают, – она проворно сдернула рубашку со спинки стула и встряхнула. Встала позади меня и помогла с рукавами. — Ну вот куда ты опять собрался?

— Прогуляться хочу, – посмотрел в черный квадрат окна и начал застегивать пуговицы.

— Ночью? А просто у форточки постоять, воздухом подышать. Нельзя? – Надя оббежала меня и остановилась напротив. Шлепнула по рукам, и сама взялась за пуговицы. — Демьян, тебе сейчас отдыхать надо. Сил набираться. Как маленький ведешь себя.

Кивнул.

И так вот уже. Месяц почти. В кровати валяюсь.

На стене календарь висит – я в нем дни зачеркиваю, как в детском доме когда-то. Добрался уже до конца января.

— Костя здесь? – сунул ноги в мягкие туфли, смял задники.

— Ты же его вызвал, куда он денется, – Надя открыла дверь, дождалась, пока я возьму трость и выйду в коридор.

Клиника полупустая. Потому, что частная. И народ тут

лежит специфический. Сюда не сунутся менты с вопросами, как выглядел нападавший и почему в вас стреляли, а врачи и медсестры – они все свои.

И Надя своя. Надежда. Если бы не она – неизвестно, как бы я выкарабкался. Она сутками не отходила от меня. И то, что я на ногах – ее заслуга.

Я в долгу теперь.

Пожизненном.

— Подожди, попить возьму, я же на смене, – она остановилась у кофейного автомата и нырнула рукой в карман белого короткого халатика. Достала мелочь и надавила на кнопки. — Слышала, кого—то из твоих сегодня опять привезли, – Надя зевнула. — С огнестрельным. Слухи ходят, что Волынов вернулся. Ты бы отсиделся еще, Демьян. У тебя сейчас сил не хватит.

— Хватит, – отрезал.

Надя поглядела на мою трость и вздохнула. Подхватила стаканчик, из которого в воздух змейкой потянулся пар.

— Я знаю, что ты мужчина, и все такое, – она подула на кофе, — но я тебя чуть не потеряла. И еще раз вытащить не смогу.

— Еще раз и не придется.

— Операция была сложная. Но дело ведь не только в этом, – Надя двинулась по коридору, — человек, чтобы ему помогли – сам должен этого хотеть. А ты не хотел. Это из-за нее, да?

— Из-за кого? – резко повернулся и сжал зубы, чертовы швы, и эта чертова стерва, на несколько миллиметров выше – и ее пуля попала бы в сердце, я каждую секунду чувствую, как туго стягивают спину бинты.

И каждый миг помню о ней.

— Ладно, ты только не дергайся, Демьян, – Надя провела пальцами по моему плечу. — Просто…я думала, ты понимаешь.

— Что я должен понимать? – палкой толкнул дверь и шагнул на лестницу.

Надя на ходу отпила кофе. Помолчав, ответила.

— То, что она тебя не заслуживает. Она другая. У нее была семья. Для нее жизнь в детском доме – пустой звук. И твоя жизнь – тоже. Ей ничего неизвестно ни о дружбе, ни о любви.

— А нам известно?

Надя снова выдержала паузу, мы спускались и по ступенькам стучала моя палка, я видел свое отражение в стекле на площадке – исхудавший, некрасивый, хромой.

— Я помню длинные ночи и пустой актовый зал, – сказала она наконец. — Как ты учил меня не молчать, а бить в ответ. И мы танцевали без музыки. Сколько лет прошло? И я до сих пор, если нужно будет – сделаю это. Собой закрою тебя. Что это, если не дружба? И если не любовь.

Вышли в холл.

На стене негромко работает телевизор, у двери стоит охранник.

Остановился у ресепшен и повернулся.

— Куртку принесешь?

Надя всучила мне стаканчик с кофе. Скрылась в коридоре, что ведет в служебные помещения. Постоял, послушал новости по телику.