Ты помнишь, товарищ… Воспоминания о Михаиле Светлове

Либединская Лидия Борисовна

– У одной девочки – Нины – уезжают родители.

Ее не с кем оставить, и они дают телеграммы тетям, чтобы кто-нибудь приехал пожить у них в квартире на время их отъезда. И вот Нина ждет, волнуется, гадает, кто приедет, потом не то засыпает, не то ей мерещится: одна за другой приезжают тети. Семь нянек, одна за другой. У каждой свой метод воспитания. И все они хотят делать все за нее.

В пьесе было то зерно, из которого вырастает драматургия Светлова: сказочное полусмещение, фантастический сдвиг, сон и явь, выдумка и реальность.

Мы начали работать. Маргарита Александровна была, в сущности, третьим соавтором, Она с присущей

ей энергией заставляла работать, энергично и воодушевленно участвовала в обсуждении всех эпизодов.

Каждый день, а то и через день-два собирались в кабинете Светлова в проезде Художественного театра.

Светлов был обаятельнейшим хозяином – он не «принимал» вас, не заставлял вас чувствовать себя гостем, но как бы давал гостю равные права с хозяином.

Маргарита Александровна говорила:

– Сегодня у нас такая задача: мы должны продумать линию сюжета.

Михаил Аркадьевич вздыхал:

– Когда так формулируют задачу, мне уже не хочется думать. Давайте ничего заранее не определять. Будем просто думать и разговаривать, и что-нибудь из этого получится.

М. Микаэлян соглашалась – она очень скоро убедилась, что Светлову нельзя подсказывать, нельзя его направлять, держать на короткой веревочке.

Как ни дуй на парус – нужен ветер, чтобы он распрямился. А «ветер» возникал в свободном обмене предложениями, сюжетными ходами, в разговоре.

М. Микаэлян давала нам «домашние задания» – написать по такому-то эпизоду. К счастью, у меня сохранились листки, которые писал, печатая на старенькой машинке с подслеповатым шрифтом, Михаил Аркадьевич.

Вот его начало пьесы. Нина говорит, обращаясь к зрителю:

«Мальчики и девочки! Или еще лучше-как я недавно прочла в одной книжке – леди и джентльмены! Если бы вы только знали, как я сегодня счастлива! Как счастлива! А знаете ли вы, леди и джентльмены, что такое счастье? Счастье – это то чувство, которое я сейчас испытываю. Потому, что я осталась совсем одна и ни перед кем ни за что не отвечаю. Дело в том, что мои родители уехали в туристский поход, поручили меня моим семи теткам, обзвонили их, послали телеграммы, но ни одна из моих теток не явилась. Ну, скажите, разве Это не счастье – делать что хочешь! Что хочу! Что хочу! Что хочу! Ну, например… например… Вот возьму и разобью этот стакан… (Разбивает стакан.) И никто мне не указчик. Я потом скажу, что это кошка разбила… И никто ничего не узнает. И никто на меня не нафискалит. Потому что к тому времени, когда приедут мои родители, вы уже разойдетесь по домам. Так что некому будет. Как же это все-таки хорошо – ничего не делать! Взрослые тоже часто любят ничего не делать, только им это реже удается, потому что у них дети, а детей надо кормить. А мне что – я сама ребенок! И если, даст бог, и ни одна из моих тетек не приедет- я завтра целый день не буду ничего делать. А вы – хоть вы и не взрослые, а дети – наверно, заметили: прежде чем целый день ничего не делать, надо до этого хорошенько выспаться. Иначе внимание рассеивается и ты машинально берешься за какую-нибудь работу».

Когда он прочитывал нам вслух свое «домашнее задание» (предваряя словами: «Вот накропал, наверное, бред»), мы смеялись, а М. Микаэлян кричала: «Молодец!» Михаил Аркадьевич смотрел на нее, как-то недоуменно улыбаясь: вот, мол, странно, кто бы мог подумать, не знаешь, где найдешь.

Потом он написал монолог первой тети, которая появляется у Нины,- это «Навсесогласная», ужасно деликатная, как она сама о себе говорит,

«интеллигентная женщина». Больше всего она боится помешать своей племяннице, хоть чем-нибудь ее побеспокоить. Сначала мы думали, что это будет этакая услужливая тетя, без своего мнения, разновидность «душечки». Но под пером Светлова возник совсем другой образ – мягкого, по-своему милого, душевно кроткого существа, которое боится «спугнуть» людей своим приходом. Она даже и не приходит к людям, а только снится.

«Ты себе не представляешь,- объясняет она Нине,- как эти частые посещения наяву мешают занятым людям! Вот, скажем, ты сидишь один и задумался, и вдруг – тук-тук-тук – входит женщина: «Здравствуйте, я ваша тетя». Если ты ребенок – тетя перебила твои мечты о будущем. Если ты взрослый – тетя замусорила твои воспоминания. Или ты работаешь, или ты готовишь уроки – приход кого бы то ни было нежелателен. Вот почему я предпочитаю являться во сне. А они – эти люди – отвечают мне черной неблагодарностью. Только я им ночью приснилась, а они меня днем встречают: «Что-то вас давно не видно, тетя Соня!» А я-то, глупая, так им старалась присниться! Это ж не всегда удается. Может быть, ты меня осуждаешь, девочка? Может быть, мне не надо вмешиваться в чужие сны? Так я прекращу…»

Эта тетя Соня-от слова «сон»; она все время переходит границу того, что есть и что снится. У нее тихий голос, какие звучат только в сновиденьях, но она не «фея», а именно тетя. Когда Нина просит ее явиться во сне Витьке, тетя Соня спрашивает, где он живет: «Даже сон должен иметь точный адрес. Без адреса ничего не бывает».

Работая со Светловым, я убеждался: его романтические образы не посылаются в никуда, не идут «до востребования», у них неожиданно точный адрес, но это не место назначения: потом они снова взлетают, мешаясь с выдумкой.

Мне было поручено «разрабатывать» характеры нескольких теток: «Турбовинтовой», наделенной бурным темпераментом, «Агусеньки», которая умеет только нянчиться и цацкаться, деловитейшей «Нудяги», традиционной культмассовички «Затейницы».

Я всегда волновался, читая вслух то, что написал дома, и как же бывало хорошо на душе, когда Михаил Аркадьевич вдруг поднимал голову, улыбался, как только он один умел, краешками глаз и говорил:

– Ни-чего…

У него это звучало как похвала.

Но приходилось слышать и другое: «Не-е», «Не очень», «Это можно было тоньше сделать».

Не забуду, как Михаил Аркадьевич читал нам с Маргаритой Александровной монолог Витьки – верного друга Нины.

Тетки не пускают его к ней, никак он не может пробраться, он в отчаянье, потому что чувствует,- с ней что-то неладное, раз она ничего не хочет делать. И тогда он пробирается к ней по телевизионному каналу.

Его лицо вдруг возникает на телеэкране.

«Витя. Ниночка! Здравствуй, Ниночка!

Это я, Витя. Я учусь с тобой в одной школе, и мы часто возвращаемся вместе. Это я, Витя! Тот самый Витя, который хотел подарить тебе дрессированную крысу, а ты отказалась, потому что не любишь крыс. И ты попросила дрессированного льва или тигра. Но их в магазине не продают. Это – я, Ниночка, я – Витя… Ты меня узнаешь?

Нина. Узнаю, Витенька, очень хорошо узнаю.

Витя. Ты меня слышишь, а я тебя не слышу, потому что я в телевизоре. Я к тебе рвался и в дверь и в окно, но меня не пускали. И я попросил одну знакомую волшебницу, и она сделала так, чтобы я мог повидаться с тобой через телевизор. Ты меня узнаешь? Это я – Витя.