Ты проснешься
Шрифт:
От метро до работы пришлось пробежаться. Непривычно на каблуках, и подметки скользят. В ботинках удобнее. Но Катя временами любила принарядиться. Ходит-ходит, как пацан-подросток, а потом вдруг ей невыносимо начинает хотеться «красивого» – бусы, блузка, шейный платочек, каблуки. Правда, устает от этого быстро и снова влезает в водолазку и джинсы.
Хотя в бытность свою офисной барышней, Катюша носила пиджачки и юбочки. Свою теперешнюю работу она не поменяет ни на какие пиджачки.
На этаже встретила Кирееву, Надежда Михайловна уже двигалась в сторону туалета с кофейной чашкой, мыть.
«Надо
– Привет, Катюх! – прокричала ей Киреева от дверей туалета, – Наконец-то оделась по-человечески. Всегда так ходите.
Весело засмеялась и скрылась за дверью. Она с Катей всегда так – то на вы, то на ты. Кате нравилось.
На двери ее серверной никаких бумажек с восклицаниями наклеено не было, и это радовало – значит, за время ее отсутствия ужасных катастроф не стряслось.
Катя аккуратно повесила новую вещь в шкаф, переобулась в кроссовки и стала снова похожа на саму себя. Так-то лучше. Хотя, конечно, прикид у нее, как у Генки. Даже не как у Вики.
На душе что-то противно тянуло. Что-то не очень приятное, и сны тут не при чем. Да, конечно. Викина подруга Лилька. Как-то странно совпало это все – эсэмэска, папка с документами, смерть Лидии. Убийство Лидии. Надо, наверно, позвонить Путято, даже, может быть, подъехать к ней с Викиным мобильником.
Ехать не хотелось, звонить тоже. Очень уж эта Марианна неприятная. Но звонить – не ехать, и Катерина потянулась к трубке.
Тут ее мобильник запел голосом Юлии Савичевой про белогривые лошадки, значит, Викуся рвется к общению.
Что-то рано. Или она в школу опять не пошла? Так и есть. Викуся зашептала, что у нее горло разболелось сильно, это вдобавок к кашлю, а Катя, конечно, съязвила, не удержалась: «Ай-я-яй! Неужели мороженого переела?»
– Ну да, – невозмутимо ответствовала Вика. – Я же не могла отказаться. Как воспитанный человек.
А потом после паузы, покхекав, зашипела в трубку: «Теть Кать, прикинь, у нас тут опять похороны».
Катя замерла.
– Я, короче, решила таблеточкой разжиться, а то горло конкретно болит. Вот. Пошла в медпункт, короче. А он закрыт еще. Ну, я смотрю на часы – начало десятого. Галочка, бывает, что и в полдесятого припереться может. Решила дождаться.
А тут смотрю – Танзиля быстро так ногами перебирает, и к Михалычу на пост. Говорит, что, типа, Клара Григорьевна пока не подошла, а ей, Танзилюшке то есть, срочно телефон нужен Альбины Станиславовнин, чтобы на работу вызвать. Это старшая медсестра. А у вас, Петр Михайлович, все телефоны сотрудников должны быть записаны. Горе у нас опять, говорит. Только что позвонил Гали Кириченко отец, сказал, что убили вчера нашу Галину, прямо у них в подъезде. Неизвестный грабитель. Только взять ничего не успел, его сосед со второго этажа спугнул. У него гости засиделись допоздна, вывалились гурьбой, а он их провожать вышел. Галдели, конечно, пока на первый этаж спускались, поэтому не слышали ничего, услышали только, что дверь подъезда хлопнула. В тамбуре между дверьми ее и нашли, мертвую. Скорую, конечно, вызвали, но только безрезультатно».
Вика остановилась передохнуть и заодно дать возможность Катерине проникнуться событием. Галочка – не Лидия Петровна, про нее, покойницу, и посплетничать можно в рамках
На Катю тихонечко наползал страх, хотя причину его разобрать не могла.
– А как ее убили, не сказала Танзиля? – тихо спросила она в трубку.
– Танзиля не сказала. Тут такое дело, короче... Я на кухню пошла чайку попросить с лимоном, а ихний шеф говорит, что, типа, раз я все равно без дела болтаюсь, то давай, пользу приноси, ну и сунул мне минералки для начальства. Две «Нарзана» в стекле. А что делать, поперлась к ним на третий. Танзиля ведь теперь в Лидушкином кабинете. Ну вот. Подхожу к дверям приемной, дверь приоткрыта, а Гюрза с какой-то Янечкой по телефону треплется.
А у меня как раз шнурок развязался. На кроссовке. Присела, завязываю. А Гюрза, такая, новостью делится, блин. Голосишко аж дрожит от восторга, что новость клёвая. Сволочь.
И Викуся задребезжала противно, изображая начальницу канцелярии: «У нас тут такие дела творятся, Янечка, ты не представляешь. Опять убийство, не в интернате, правда, но все же нашу сотрудницу. Хотя девица была поведения вызывающего, и, я думаю, образ жизни вела соответствующий. Да нет, никакой связи, какая может быть связь? Директор и медсестра! Доигралась, вот и все. Говорят, прямо в подъезде. Нет, задушили. Напал сзади и задушил. Говорят, обхватил рукой шею и сильно сдавил. Как кто сообщил? Отец ее позвонил и сообщил. Бригада приехала, медэксперт так и сказал, а родители рядом стояли и слышали. Жаль их, конечно. Только следить должны были лучше за дочерью. И воспитывать. Если бы правильно воспитали... А, извини, извини, Янечка, я все понимаю, давай, беги. У меня тут тоже дел невпроворот».
– Прикинь, теть Кать, какая гадина! – шипела негодующе Викуся уже своим голосом. – Родителям она сочувствует, сколопендра старая.
Катя не особенно вникала в возмущенный Викин гундеж, потому что ее неприятно поразил способ убийства, так несвойственный вульгарному ограблению. По башке кирпичом еще куда ни шло, или ножичком припугнуть, ну порезать слегка, чтобы жертва испугалась и слушалась, ну пырнуть, если испугался сам или нервишки сдали, но чтобы сзади придушить?.. Это как-то не монтируется.
У Катерины неприятно засосало под ложечкой. Так, надо звонить, срочно звонить следователю. Вдруг эти дела ведут разные ведомства или что там у них? А пусть Марианна знает, пусть ознакомится.
Подумать только, рядом с интернатом, а может, и в нем самом, ходит необезвреженный убийца!
Она сказала:
– Вик, ну ты все же лечись, не отлынивай. Горло пополощи, что ли. И поменьше там по коридорам болтайся, у вас там сквозняки, как торнадо.
Вика, забыв про ангину, включила громкость:
– Ты чего, теть Кать, какие сквозняки? Это только когда Антонина проветривает – сквозняки, а так какие сквозняки, ты чего?!
Пятидесятичетырехлетняя, огромного роста и веса, Антонина считалась старшей по техническому персоналу, то есть по уборщицам, которых имелось, кроме нее, две – одна постарше, другая помоложе, и обе значительно помельче. Сама же она тоже была уборщицей. Но старшей.
Катерина не позволила втянуть себя в очередной базар, хотя Вике от скуки базара очень хотелось. Провокация не удалась. Распрощались.