Ты родишь для меня
Шрифт:
— Ну а теперь к главному. Герман сделал первый шаг. Подал заявление, что его подопечная сбежала и находится в состоянии, которое может стать опасным для окружающих. Так что мне нужно твое письменное согласие на то, что я теперь твой адвокат. Я запрашиваю психолого-психиатрическую экспертизу, чтобы оспорить все предыдущие заключения. Так что в ближайшее время надо будет поехать в больницу, а пока прошу так же воздержаться от любых вылазок в свет, — Агапов говорит, а у меня внутри все покрывается тонкой коркой льда. — Ты побледнела. Не волнуйся,
Просто вернуть меня на место, чтобы под боком была и создавала видимость семьи? В чем смысл? Я хмурюсь и сцепляю похолодевшие руки замком.
— Зачем ему это?
Влад скалится, оголяет верхний ряд зубов.
— Хм, начинаю думать, что помимо денег, есть что-то еще, пока не могу догнать, что это. Но что бы это ни было, ему ничего по итогу не светит, кроме неба в решетку.
Я набираю в легкие побольше воздуха.
— Он сказал, что я могу кончить как мои родные. И будет жаль...портить...
Мужские пальцы с силой сжимают кружку, я вижу побелевшие костяшки. А затем наши взгляды сталкиваются. В его на мгновение проскальзывает нечто смутно знакомое. Что-то из прошлого, а затем снова растворяется в синеве его глаз.
— Тварь. В принципе он мог и просто ляпнуть, все-таки кишка тонка у него была всегда, но я все равно рою. И нарою все, что связано с теми событиями.
Замираю, прокручивая в голове его слова.
— Выгребем, — затем мужчина достает из кармана мешочек, и я непонимающе вперяюсь в него. Агапов как ни в чем ни бывало распускает узелок.
— Подумал, что тебе это все-таки важно.
Содержимое мешочка с шумом опускается на стол, и я вижу украшения, которые в ужасе и панике занесла в ломбард. Внутренняя дамба ломается, и я сдавленно дышу, заставляя себя не плакать. Он сделал это для меня? Как…
В голове метаются вопросы один за другим.
— Я…да, это важно. Как ты узнал? — мои скрюченные пальцы порхают по вещицам. Не верится, что снова вижу вещи, принадлежащие моим родным. Особенно кольцо матери, которое папа подарил ей на помолвку.
— Много чего знаю, много чего умею, — так же спокойно отвечает, пока я не могу отвести взгляд от стола. — Не видно, что это носили.
Разумеется, я ведь даже думать боялась о родных, не то чтобы носить хоть что-то, принадлежавшее им.
— Некоторые вещи приносят слишком много боли, чтобы всюду таскать их с собой, — я обвожу указательным пальцем среднего размера белый камушек на золотом кольце с тиснением и продолжаю, хоть и немного в шоке от происходящего. — Мы поругались накануне, и было сказано много обидных вещей. Отец был против Германа, и в общем…последнее воспоминание окрашивается в болезненные "цвета" скандала. Как-то все пошло не так.
Агапов молча кивает и молчит. Одинокая слеза все-таки скатывается по щеке, когда я слышу утробное.
— Твои мама и папа не хотели бы, чтобы ты зарывала свою жизнь. Уверен, они были бы рады видеть тебя
Не ожидала, что он скажет это, и почему-то в груди невыносимо ноет от, казалось бы, простых слов. Вновь повисает молчание. Не верится, что мы можем сидеть вот так и не ругаться, какой-то сюрреализм.
— Когда он стал таким? — перевожу тему, не называя имен.
Агапов все понимает и недовольно отвечает, играя желваками.
— Ну почему же стал? Мимикрировать у него получалось всегда лучше, чем у кого бы то ни было.
— Это же наш друг был. Мы ведь все дружили.
— Мы да, но вот дружил ли он? — и я впервые задумываюсь над его словами имея более полный спектр информации. Когда мужская ладонь грубо касается моего лица, я забываю, как дышать. — Ты горячая. Ложись. Нечего себя изводить.
Уверенно заявляет Влад и поднимается со своего места, протягивая мне руку. Я медлю, смотрю на мужчину снизу вверх и наконец-то вкладываю руку в его широкую ладонь, второй подхватывая мешочек с украшениями. Позже я обнаружу, что только одной вещи там нет.
Но именно о пропаже обручального кольца я горевать не собираюсь.
15
МНОГО ЛЕТ НАЗАД
Я выпала из жизни, это официально. Боль сковала тело слишком крепко, реальность размылась. В своих горестях я закрылась от всех, даже от родных, которые то и дело наяривали мне без конца и края, явно чувствуя неладное и пытаясь все выяснить в своей манере. Но я была просто неживая.
Меня предал самый главный человек. Самый нужный. Мой. Тот, который был для меня всем, с самого малого возраста. Тот, который защищал от всех бед. Для которого я была дороже всех, как мне казалось. Но как больно и горько разочаровываться в таком человеке, это как будто бы внезапно умирает твой близкий.
Да, для меня такое сравнимо только с этим, как бы грубо это ни звучало.
— Вита! — Агата схватила меня за руку, пока я шла по пустым коридорам университета. Сессия закрыта, я только книги сдала, а дальше планировала уехать домой. Агапова избегала после нашего одного единственного разговора. От воспоминаний о нем кровь застывала в жилах и хотелось разгрызть себе конечность в кровь, чтобы хотя бы физическая боль затапливала душевные переживания.
— Да стой же ты!
— Агат, я не хочу говорить, — я скинула с себя руки подруги. Превозмогая фантомные боли в запястьях, в очередной раз оторвала от себя цепкий захват Агаповой. Смотреть на подругу не было сил.
— Зато я хочу! Он уезжает, дура ты! Он забрал документы и уезжает!!! — девушка встала передо мной, испепеляя злобным взглядом. Агата в гневе была фурией, и эта фурия сейчас обрушилась на меня с такой силой, что становилось даже страшно.
— И что? Я тут причем?
Гримаса гнева исказила лицо.