Ты счастье мое и беда
Шрифт:
Игорь быстро вскочил и вновь выбежал на улицу.
– Наташа, - громко звал он ее. Но в ответ лишь тишина, наполненная шумом вечерней суеты столицы. Ее нигде не было.
– Наташа.
***
Игорь пытался поговорить с ней с упрямой настойчивостью. Звонил каждый день, надеясь, что в этот раз Наташа ответит ему, но вновь натыкался лишь на холодные монотонные гудки.
Андрей тоже пытался дозвониться, но и его усилия были тщетны. Наташа пропускала вызовы, а дверь просто не открывала.
Лишь
– Наташа, Наташенька, - выпалил он, боясь, что она снова исчезнет, а он так и не успеет услышать ее голос, не успеет все ей сказать. А у самого все слова разом забылись, осталось одно лишь ее имя, такое любимое и родное.
– Наташенька. Только не клади трубку, девочка моя.
А в ответ лишь тишина, но он знал, что на том конце линии его так же жадно слушали. Игорь мог даже отчетливо себе представить, как Наташа обессилено плачет, оставшись один на один см их общей бедой.
– Я знаю, как тебе сейчас нелегко, малыш, - тихо шептал он в трубку, в самого собственные же слова отравляли горечью сердце, - поверь, мы оба не могли знать об этом заранее. Есть обстоятельства, которые выше нас, и изменить ничего мы, к сожалению, не в силах. Мне очень больно от того, что так вышло, но любить тебя от этого я не перестану, слышишь?
Игорь мог бы поверить, что все его слова растворились в тишине, но едва уловимое всхлипывание говорило ему о том, что каждое его слово было услышано.
– Не плачь, моя девочка, - шептал он.
– Как бы я хотел оказаться сейчас рядом с тобой, чтобы хоть на толику забрать твою печаль себе. Я был лишен этого в то долгое время, что ты росла без меня, и сейчас ничего не меняется... У меня... У меня даже слов не хватает, чтобы выразить все то, что творится на душе. Но ведь жизнь, она штука такая... вон ведь какие сюрпризы преподносит.
И в ответ была все та же тишина, но Игорь все же чувствовал, что Наташа была с ним. Ему так отчаянно хотелось дотянуться до нее, обнять, усадить к себе на колени и тихо-тихо укачивать, мягко поглаживая длинные волосы и шепча успокаивающие слова. Подумать только, женщина, которую он так долго искал - его идеальная женщина, понимавшая едва ли не с полуслова, столь хрупкая и желанная - его собственная дочь. Наверно из связь все это время была настолько нерушима, что призвала друг к друг невзирая на расстояния. Он узнал ее среди миллионов лиц, да только по неведению ошибся. Глупое сердце не разобралось и влюбилось, в второе по незнанию и откликнулось. Игорь знал, что этот удар еще долгим эхом будет отдаваться, да только сердце не вырвать и не заставить ничего забыть. У них было несколько месяцев немыслимой, искаженной кривым зеркалом реальности, но все же прекрасной сказки, а теперь им обоим нужно было возвращаться в серую явь.
– Позволь мне увидеть тебя, - едва ли не взмолился Игорь. Прошло несколько дней, долгих и тревожных, серых и пустых, за которые он успел не то, чтобы соскучиться, а по-настоящему истосковаться и испереживаться.
– Наташа, девочка моя, не молчи, я знаю, что ты меня слышишь. Позволь нам поговорить обо всем.
И вновь лишь болючая тишина. Режущая слух и душу. И Игорь понятия не имел, как им вдвоем справиться с этим. Отчаяние, совершенно беспросветное и тягучее, захватило его.
– Я не могу, - донеслось до него слабое всхлипывание.
– Не могу...
–
– Только не замыкайся. Не прячься. Мы справимся.
– Ты не понимаешь, - сквозь слезы произнесла девушка, - все теперь изменилось. Словно мир в одночасье рухнул. Я даже не знаю, как мне теперь к тебе обращаться. Папа? У меня никогда не было папы... А ты для меня... У меня язык не поворачивается так тебя назвать.
– Зови как раньше - Игорь...
– Но это неправильно.
– Если это единственное, что тебя волнует, - попробовал мягко увести беседу в более спокойное русло, но тут же был прерван.
– Я не вижу тебя своим отцом, - всхлипывала Наташа.
– Кем угодно, но не так. За что судьба так обошлась с нами?
– Не знаю, родная моя, - с болью проговорил Игорь, прислонившись к стене и закрывая ладонью лицо. Как тяжело было, как холодно, как неправильно и несправедливо. И ничего с этим поделать было нельзя. Он прекрасно понимал Наташу, но мириться с неизбежным никак не желал. Черт, черт, миллионы раз черт... Больше всего ему сейчас хотелось прижать к себе свою девочку и не отпускать, и пусть весь мир смотрит косо и осуждающе - пофиг.
– Ведь я же полюбила тебя по-настоящему. Как мужчину. Как мне теперь свыкнуться с тем, что эти чувства неправильные и должны стать иными?
– Мы справимся с этим вместе. Найдем выход. Просто должно пройти какое-то время, чтобы стало не так больно.
– Я не могу, - прошептала она, глотая слезы.
– Просто не могу найти в себе силы. Прости меня, но не могу.
– Наташа, родная, послушай меня, - пытался воззвать Игорь, чувствуя, что она уже приняла для себя решение и он ее потеряет навсегда.
– Мы справимся со всем этим вместе. Ну хочешь, мы наплюем на все это родство и предрассудки и будем жить так, как прежде? Я сделаю для тебя все, что захочешь, солнышко, только не уходи.
– Это не решение, - безэмоционально ответила она.
– И правду никто из нас уже не сможет забыть.
Им обоим больше нечего было добавить. Боль, одна на двоих, напряженно звенела молчанием в телефонной трубке. Боль такая, что молчание от невысказанного разрывало изнутри.
– Прости, - услышал он и понял, что это было прощание.
– Наташа, не вешай трубку, - вскричал он.
– Пожалуйста.
– Прости, - едва слышно прошептала она, после чего гул гудков поставил точку в их разговоре. Даже не в разговоре, а в их так и не начавшемся будущем, напрочь перечеркнув настоящее и навеки запечатывая это в прошлом. Вот и все.
***
Сколько прошло времени? Неделя? Две? Месяц? Наташе казалось, что целая вечность. Она замкнулась в себе, просто разорвала все внешние контакты - так было проще в тот момент, так казалось легче. Никаких лишних вопросов, никаких напоминаний. Вот только память сама воскрешала все, что так отчаянно хотелось похоронить и больше никогда не поднимать. Как забыть ей те прекрасные радостные дни в теплых родных объятьях, когда весь мир казался сказкой цветной, а настоящее шло рука об руку с будущим. А теперь все вдруг разом утратило все краски, стало мертвенно-серым и холодным.