Ты следующий
Шрифт:
Васка Попов был из тех немногих, кто не удивился и ни разу меня не упрекнул.
— Если ты полностью посвятишь себя поэзии, ты выродишься, превратишься из Любомира в тетю Любу, — предупреждал он меня (этот настоящий мужик, которого Эмилиан Станев совсем недавно назвал «Хемингуэем из села Миндя»). — Тебе нужна грубая мужская работа, хотя бы для компенсации духа. Беллетристика — вот это мужское занятие. Профессия! А поэзия — вообще не дело…
И я разделял эти экстремистские взгляды Васки. Он пересказал мне десять советов молодым писателям, однажды сформулированных Хемингуэем. Я же использовал их в качестве теста
Будьте всегда влюблены — гласил первый совет.
Это я всегда выполнял.
Учитесь до конца своей жизни.
Пока не до конца, но до сего момента я всегда стремился узнать как можно больше. И все же сегодня, являясь действительным членом двух международных академий, я могу сказать, что учился плохо.
Работайте до потери пульса.
И это я испытал однажды, когда у меня брали кровь. Но одного инфаркта от переутомления мне достаточно.
Слушайте музыку и наслаждайтесь живописью.
Все это мои наркотики.
Держитесь поближе к настоящим писателям.
У меня тоже была эта опасная возможность.
Активно участвуйте в общественно-политической жизни.
Вот этот совет был фатальным. Я не валю всю вину на Папашу. Потом он будет меня успокаивать. Но политика принесла мне сплошные несчастья. Хотя счастья в ней я тоже не искал. Она всегда вырастала передо мной, как чудовище Сфинкс перед Эдипом. Она охраняла дорогу, по которой я должен был пройти. Неужели не было другого пути? На любом пути встречаются чудовища…
Не противьтесь своим желаниям.
Я им полностью доверялся. Моя воля была свободной. Поэтому-то я не могу и не хочу отказываться от своей ответственности. Кроме тех случаев, когда принуждение извне было очевидным.
Не пускайтесь в объяснения .
По этому пункту моя вина неискупима. Может, сейчас я только увеличиваю свои грехи.
Молчите, слова убивают творческий дух.
Ладно, умолкаю.
Не тратьте времени понапрасну.
Если вы уже не потратили на это жизнь…
Я благодарен Василу Попову. Он был другом в беде. И он и правда был похож на Хемингуэя. А я? На кого я походил в глазах остальных? Вероятно, я был похож на негритенка, который моет медные плевательницы, блестящие, как чаша царя Давида, и прекрасные, как танцовщицы Соломона… Политические плевательницы… За два доллара в день…. Ради игрушки для ребенка и стакана джина по субботам…
И вот пришло время моей первой командировки в должности общего комсомольского инструктора в дебри социальной революции. Перед инструкторами в первую очередь стояли задачи, связанные с сельским хозяйством. Тогда Болгария сходила с ума по «лункам по-ломски», «блокам удобрения», по «хлопку на площадях орошения» и другим подобным вещам. И я, который с трудом отличал шерсть от хлопка, должен был объяснять растениеводам, как готовить рассаду хлопка…
И что это были за ускоренные сроки?!
В долгой дороге до Русе, куда меня направили, я штудировал брошюры по выращиванию хлопка. Зато, боже мой, у меня не нашлось времени на «штудирование» старинных традиций этого города, причалившего, как фантастический корабль, к дунайской пристани.
В окружном комитете в сопровождающие мне выделили местного общего инструктора. Приятного и стеснительного молодого человека. И мы тут же отправились на объект, в села. Нас поглотила долина русенского Черного Лома. По обоим его берегам высились крутые скалы с загадочными пещерами, в которых жили средневековые отшельники и постники. Причудливые деревянные лесенки, окаменевшие в скальных трещинах, вели сейчас в небесное небытие. Высоко-высоко на вершинах скал виднелись железные кольца, забитые так, будто некогда к ним привязывали лодки. Если только во времена Потопа?
Мы нашли секретаря компартии села Сваленик, и я представился. Секретарь казался хмурым и злым. Он посмотрел на меня с нескрываемой досадой, но все же не смог прогнать сразу:
— У нас нет хлопка! Вообще!
— Но это общенациональная комсомольская задача…
— Раз она комсомольская, обратитесь в нашу молодежную бригаду, там и решайте!
Искомую бригаду мы обнаружили в одной из пещер. Там было организовано что-то вроде романтического клуба. Пол был застелен соломой. Обстановка: дощатый настил, кувшин и газовый фонарь. Бригадиру было лет двадцать, а остальным и того меньше. Они коллективно читали какую-то книгу.
— Чем вы здесь занимаетесь? — полюбопытствовал я.
— Репетируем одну пьеску.
— Да ладно! А какую?
— «Гамлета».
Я похвалил их за прекрасный выбор. И лишь после того, как они показали мне финальную дуэль на деревянных мечах, я осторожно спросил, как обстоит дело с хлопком на орошаемых площадях.
— Слушай! — воскликнул бригадир, разозлившись, что мы сменили тему. — Ты что, вчера из бочки вылез?!
И поскольку, разумеется, никаким хлопком там и не пахло, мне рассказали о бочках. Когда шла коллективизация, всех «колеблющихся середняков» сажали в бочки. А потом толкали их вниз к реке по скалистому склону. Отсюда и пошло это забавное выражение. (А бочки докатились аж до болгарской литературы.)
К концу нашего путешествия по округу мы с моим сопровождающим и впрямь походили на вылезших из бочки. Он хромал, потому что плюс ко всему вышел из дома в новых ботинках.
— Вот сюда в детстве нас водили на экскурсию, — вздыхал бедняга. — А мама заворачивала мне с собой пирожки с капустой.
В деревне Червен мы любовались крепостями. В Иванове — иконами из камня… Но хлопка нигде не было.
С трудом мы вернулись в Русе. Город стоял на месте. Я сразу же попросился на прием к первому секретарю окружного комитета комсомола. Рассказал ему о своих крайне тревожных наблюдениях, о которых был обязан доложить в ЦК. Он меня внимательно выслушал. Секретарь казался интеллигентным юношей. Позже он стал дипломатом.