Ты создала меня

Человек стоял в стороне от всех. Его никто не знал. Одетый в черное с головы до ног, несмотря на жару июньского утра, он невольно притягивал к себе взгляды присутствующих на похоронах. Склонив голову, засунув руки в карманы куртки, он неотрывно смотрел на два белых гроба, готовых опуститься в землю. Вряд ли он слышал, что говорил священник. Потом он словно опомнился и обвел глазами лица собравшихся, одно за другим. Сжатые губы, заплаканные глаза… Знает ли этот? А этот? Или этот? Кто-нибудь из них знает, что это он виновен в смерти

несчастной женщины и ее ребенка? Только он. Один он. Если бы у него был шанс… если бы вернуть все назад… изменить прошлое…

Как беззаботно перекликаются птицы на ветвях дуба, отбрасывающего тень на две вырытые могилы…

Дуг поднялся с колен и долго не мог распрямиться, сгорбившись под порывами холодного ветра. Он проникал сквозь одежду, ерошил его отросшие до воротника волосы, сдувал прядь, падавшую ему на глаза.

Он работал здесь с восьми утра, пытаясь поставить на место камни в головах двух могил, — их сдвинули с места ураган и наводнение, разыгравшиеся в последние три дня.

Больше всего давала знать о себе спина. Он с усилием потянулся, чтобы предотвратить судорогу, вызванную его стремлением поднять тяжелые мраморные плиты без посторонней помощи, нашел место, где боль была сильнее всего, и принялся энергично его массировать. Закончив со спиной, он размял другие мышцы, онемевшие от непосильной работы.

Ненастье еще не прошло, о чем свидетельствовало свинцовое небо. Дуг мог бы и не поднимать голову к небу — привычная боль говорила об этом лучше любого барометра. Он нахмурился, и глубокие морщины прорезали его лицо, морщины, которые он не замечал, как не замечал и недавно появившуюся седину, тронувшую его густую каштановую шевелюру. Собственная внешность его уже не волновала.

С надгробными камнями было покончено, оставалось навести порядок, убрать обломки и мусор.

Дуг потянулся за бутылкой из-под пива, выброшенной, вероятно, из проезжавшей мимо машины, но поскользнулся в грязи и упал, наткнувшись рукой на рваные края разбитой бутылки. Его пронзила острая боль.

— Проклятье! — Он поднял руку и увидел на ладони глубокую рану. Кровь уже заливала рукав темно-зеленой куртки.

Расстроенный, бормоча ругательства, он нащупал в кармане куртки носовой платок, не блещущий чистотой и мокрый от дождя. Ничего, сгодится, а дома он сделает все что нужно.

Глядя на рану, на кровь, он подумал о Мейбл, о том, что бы она сейчас делала, как хлопотала. Мейбл. Интересно, когда он перестанет думать о ней как о матери?

И когда все изменилось? Через неделю после ее смерти, о которой он узнал из газет? Или совсем недавно, когда очнулся в больнице с болью во всем теле, а воспоминания, воспользовавшись его беспомощностью, выскользнули из-под контроля, где они пребывали большую часть его жизни?

Прогнав воспоминания прочь, он сосредоточился на руке, обвязал ее платком и продолжил работать. Ни непрошеные мысли, ни рана не имели значения.

Ничего больше не имело значения, кроме необходимости сделать хоть что-нибудь в память Лили и Джун Стэплтон.

Последние пять месяцев он провел здесь, купил место

на этом кладбище, оплатил все расходы по похоронам. Но вернуть им жизнь было не в его власти. Ему оставалось только одно — думать, вспоминать. Времени для этого оказалось теперь предостаточно, и о многом он передумал заново с тех пор, как были похоронены мать и ее ребенок, связанные с ним волею роковых обстоятельств.

Кладбище — место для невеселых размышлений и подведения итогов. Здесь человек судит о себе беспощадно. Пересмотрев свое прошлое, Дуг пришел к неутешительному для себя выводу: он человек высокомерный, самоуверенный и, что хуже всего, считавший себя… непогрешимым.

Никогда раньше Дуг так трезво не оценивал мотивы, которыми руководствовался в жизни. Что бы он ни предпринимал, он всегда полагал, что поступает правильно. Теперь он знал правду: он лжец и вся его жизнь построена на обмане.

Последние десять лет он заблуждался, считая и себя и свое дело гуманным, — ведь он возвращал родителям пропавших детей, руководствуясь чувством долга и не ограничиваясь одними поисками. Всякий раз он докапывался, в каких условиях прежде жили дети, и если с ними плохо обращались, неизменно привлекал к этому внимание местных властей.

Он всегда считал, что поступает так исключительно из желания убедиться, что найденные им дети обретают безопасность и благополучие. Но это была чистая ложь, далекая от истинных мотивов его поступков. Он делал это не ради детей — он наказывал их родителей.

Внезапный раскат грома отвлек Дуга от его беспощадных мыслей.

Он посмотрел наверх: черные тучи заволокли небо, между ними сверкала молния. Ветер терзал ветви дуба, наклоняя их чуть ли не до земли.

Что-то, какой-то подсознательный инстинкт заставил его внезапно повернуться. Он всмотрелся в сгущающуюся темноту и обмер, затаив дыхание. Хотел бежать, но ноги словно приросли к месту. Хотел закрыть глаза, уверенный, что видение исчезнет, как только он вновь откроет их, но мышцы лица его не слушались.

Неясная фигура в развевающихся белых одеждах медленно приближалась к нему. Все вокруг исчезало, теряло свои очертания. Глаза у него испуганно расширились, рот непроизвольно раскрылся. Фигура не исчезала.

В мозгу Дуга возник образ давно умершей матери. Это она пришла за ним! Так же, как приходила, когда он был ребенком…

— Эй! Я заблудилась, по крайней мере, я так думаю!

Дуг помотал головой, чтобы вернуться к реальности, почувствовал, как расслабилось его тело при звуке человеческого голоса.

— Кто вы? — спросил он хрипло. — Что вам нужно?

Женщина подошла к нему, скользя по грязи. Внезапный мощный порыв ветра потряс ее маленькую фигурку, рванул подол белого плаща, развевающегося вокруг ее колен. Ей пришлось чуть ли не кричать, чтобы он услышал ее в завываниях ветра.

— Вы знаете человека… — слова отлетали в сторону, — …по имени Дуг Браун? — Она с трудом держалась на ногах.

— Зачем он вам? — занял оборону Дуг.

— Я ищу его. — Глаза женщины исследовали его лицо, и что-то в нем заставило ее спросить: — Вы Дуг Браун?