Ты спишь?

Барбер Кэтлин

Солнце уже освещало бруклинские высотки, а мне так и не позвонили с известием о том, что Лани умерла, покалечилась сама или покалечила кого-то. Значит, я ошиблась. Нет у нас никакой связи; может, и не было никогда.

– Доброе утро, любимая, – пробормотал Калеб. Он неслышно выплыл из спальни, потер сонное лицо, пригладил непослушные каштановые кудри. – Давно не спишь?

– Давно, – призналась я и вручила ему приготовленный для себя тост с маслом.

Сунула в тостер новый кусочек хлеба.

Калеб быстро проглотил угощение и ухмыльнулся.

– Как

же мне не хватало твоей стряпни, дорогая.

– Прекрати! – Я шутливо ткнула его в живот. – Можно подумать, ты в Конго деликатесами питался. Знаю я вас, гуманитарных работников. Все меню – каша-размазня, пиво да печенье в глазури.

Калеб перехватил мою руку, притянул к себе. Я облизнула губы и сунула пальцы за резинку его пижамных штанов. Раньше они сидели на нем плотнее. Едва подушечки пальцев ощутили жар кожи Калеба, внутри меня что-то разжалось. Все будет хорошо. Подкаст утратил значение; прошлое и ложь, которую я нагородила, больше не важны. Значение имели лишь наши сердца, наши тела.

Калеб опустил голову, коснулся губами моих губ. Ну и пусть он уже больше суток не чистил зубы, ерунда. Калеб дома, и в мире опять спокойно и тепло.

В спальне затрещал мой мобильный, резкий звук пробил окруживший нас уютный кокон. Внутри все оборвалось. «Лани».

– Ну его, – шепнул Калеб и снова привлек меня к себе.

Однако нарастающий ужас гнал к телефону, сердце готово было выпрыгнуть наружу, и, торопливо хватая трубку, я едва не поперхнулась.

– Джози, милая, держись. – От непривычно мягкого голоса Эллен мое тело словно пронзило множество игл.

– Что? – спросила я.

Не слово – слабый выдох.

– Тяжело такое сообщать. Она умерла. Прими мои соболезнования.

Я поднесла руку к груди, пальцы впились в кожу. Там, внутри, по-прежнему бился пульс сестры, я не ощущала ее мертвой.

– Ты уверена?

– Да, моя золотая, уверена. Я не видела… ее лично, если ты об этом. Но маме сегодня утром позвонил кто-то из «Общины жизненной силы».

Я молчала, слова Эллен медленно доходили до сознания. Звонок из «Жизненной силы». Лани не умерла.

Умерла мать.

– А. Понятно.

Собственный ровный голос вызвал удивление. Я представляла этот момент бессчетное число раз – и всегда ждала от себя слез, криков, безутешных сожалений об утраченных возможностях. Ждала опустошенности, отчаяния… а теперь не ощущала ничего.

Эллен отрывисто вздохнула.

– Да.

Я кивнула – она не могла этого видеть. Закрыла дверь спальни и спросила:

– Как это произошло?

– Она… Ох, милая, она повесилась.

Я вздрогнула, представила болтающееся в воздухе худое мамино тело, вывернутую под неестественным углом шею. К горлу подступил ком, я сглотнула его со странным удовлетворением. Может, не такая уж я и ледышка.

– Куда послать цветы? В похоронное бюро или к твоей маме?

– Выбрось цветы и доставь к маме себя!

– Эллен, я не приеду домой.

– Джози, ты должна. Ты ее дочь.

– Дочь, которую она бросила больше десяти лет назад! Ничего я не должна.

– Все равно

она твоя мать.

– Она умерла. И не важно, приеду я или нет. Она будет мертва в любом случае – где бы я ни находилась.

– Притворюсь, что я этого не слышала. Ты прекрасно знаешь: похороны устраивают не ради умерших, их устраивают ради тех, кто остается жить. Ты нужна нам здесь. Нужна моей маме. Ей и так нелегко из-за подкаста – хотя ты ни разу не позвонила и не спросила, как она это переживает, – а станет еще хуже. Эта дрянь Парнелл будет ломиться в мамин дом, так что приезжай и помоги прогнать ее!

– Эллен, ты же знаешь, я сказала Калебу, что мои родители умерли. – Я понизила голос и покосилась на дверь спальни.

– Ты и правда думаешь, что тебе удастся сохранить этот секрет? Даже теперь? Особенно теперь? – Эллен помолчала в ожидании ответа и хмыкнула. – Замечательно. Скажи Калебу, что умерла моя мать. Проблема решена. Приезжай домой.

– Не могу. Прости.

– Черт возьми, Джози…

– Прости, – повторила я и отключилась.

Кузина привыкла оставлять последнее слово за собой, и я приготовилась отклонить звонок, который не заставил себя ждать. Телефон вновь ожил, я опять нажала красную кнопку. После третьей попытки отключила мобильный. Пусть Эллен трезвонит сколько угодно – в Элм-Парк я не вернусь.

В спальню заглянул Калеб, дожевывая мой наполовину съеденный тост:

– Джо? Ты как тут?

Я собралась было ответить «нормально», но вместо этого сдавленно всхлипнула. Калеб меня обнял, ласково погладил по спине, спросил, что произошло.

– Тетя А. умерла. Нужно ехать домой.

Слова вылетели сами, но, услышав их, я поняла: Эллен права, нужно ехать. В память о матери, а главное – ради тети. Она ведь заботилась обо мне, была нам с сестрой настоящей опорой, и я обязана поддержать тетю в трудную минуту.

– О, нет… – пробормотал Калеб, обнимая меня еще крепче.

Я прильнула к его худой груди и зажмурилась, подавляя рыдания. Меня затопили воспоминания – очень давние, счастливые: молодая, красивая мама заплетает мои густые черные локоны, так похожие на ее собственные; она наклоняется поцеловать меня перед сном, от нее пахнет ромашковым чаем, длинные волосы щекочут мне лицо; мама в фартуке с оборками на плечах готовит печенье и мажет нам с Лани носы ванильной эссенцией.

– Моя хорошая… Такое горе… Я знаю, тетя была тебе как мама.

При упоминании моей же собственной лжи я окаменела. Ни о чем не подозревающий Калеб продолжал нашептывать слова сожаления. Я не заслуживала утешений этого замечательного мужчины, ведь я лгала ему о своей беде – и нынешней, и прошлой (да не одной), определившей мою жизнь.

Я выдернула из-под кровати чемодан и распахнула стенной шкаф. Отвергая попытки Калеба помочь, я хватала все подряд черные вещи и беспорядочно швыряла в чемодан. Не важно, во что я буду одета. Я еду домой не на смотрины. Надеюсь, я даже не увижу никого, особенно…