Ты только попроси
Шрифт:
— А твое немецкое упрямство доводит меня до белого каления.
Он обхватывает меня за талию, бросает на кровать и начинает целовать. Полотенце падает, и я оказываюсь перед ним обнаженной. Пытаюсь отпихнуть его, но он намного сильнее, и ему удается побороть вместе с моей волей гнев, и вот я уже сама жадно его целую.
— Вот это мне нравится… — говорит он. — Чтобы ты была хищницей, когда я хочу, или домашним животным.
После этого чисто мужского замечания кусаю его за плечо, а он, увернувшись, кусает
— Ты — зверь!
— Да, малышка, для тебя я всегда буду зверем. Мы как красавица и чудовище! Кстати, ты — красавица, а я — чудовище.
Я опять расплываюсь в улыбке и, закрепив перемирие сладким поцелуем, вдруг замечаю, что у Эрика напряженное лицо.
— Ты в порядке?
— Да. Здесь важна ты, а не я.
— Нет, сеньор Циммерман, нет. Вы ошибаетесь. Это вы плохо себя чувствуете уже несколько часов, и это вы плохо выглядите. Так что если кто-то и должен волноваться, так это ваша покорная слуга, а не вы.
Эрик ложится рядом:
— Ты чудесная.
— Не подлизывайся… и отвечай, что происходит? Я только что видела в твоем несессере кучу пузырьков и таблеток и…
— Ты самая красивая и интересная женщина, какую я когда-либо знал.
— Эрик! Ты хочешь, чтобы я обозвала тебя и дала пинок под зад?
— Мммммм… мне нравится, когда в тебе просыпается воительница.
Не переставая улыбаться, поглаживаю его по волосам:
— Мне все равно, что ты говоришь. Я не сменю тему. Что происходит? Что это за лекарства?
— Ничего не происходит.
— Врешь.
— Ты думаешь?
— Да… я так думаю. И, к твоему сведению, я опять на тебя сержусь.
Он всматривается в меня, и я понимаю, что сейчас в нем происходит борьба. Наконец он не слишком уверенным тоном говорит:
— Ничего не происходит. Не хочу тебя беспокоить.
— Ну нет уж, побеспокой.
Несколько секунд, которые мне кажутся вечностью, он размышляет и, наконец, произносит:
— Джуд… есть вещи, о которых ты не знаешь и…
— Расскажи мне, и я узнаю.
Он улыбается и трется о мой нос своим:
— Нет, дорогая. Не могу, или ты будешь знать столько же, сколько и я.
Я до сих пор ничего не понимаю, но вижу, что он что-то скрывает от меня.
— Послушай, упрямец…
— Нет, это ты послушай… — но передумывает и, убрав волосы с моего лица, шепчет: — Ах… смугляночка! Что мне с тобой делать?
Желая, чтобы он был откровенным со мной, открываю ему свое сердце:
— Полюби меня так, как я люблю тебя. Может быть, в конце концов, ты даже влюбишься в меня и раскроешь мне свои секреты.
Думала, что он улыбнется, сразу ответит, но Эрик закрывает глаза и с серьезным выражением лица отвечает:
— Не могу, Джуд. Если я поддамся эмоциям, будет больно и тебе, и мне.
— Что за глупости ты говоришь? — возмущаюсь я.
Он пытается
— Чем бы тебе хотелось заняться завтра?
Сажусь на кровати и убираю волосы с лица:
— Эрик Циммерман, что значит твоя фраза «Если я поддамся эмоциям, будет больно нам обоим»?
— Это правда.
— Я уже давно поддалась эмоциям, и уже ничего не могу с собой сделать. Ты мне нравишься. Ты меня очаровываешь. И не лги мне, что ты не испытываешь то же самое по отношению ко мне. Я знаю. Об этом говорит твое лицо, то, как ты на меня смотришь, твои ласковые руки и твоя властность, когда мы занимаемся любовью. А теперь скажи мне, наконец, что это за чертовы лекарства?
Сцепив зубы, он резко поднимается с кровати. Я иду за ним в душ, где он умывается, берет несессер и швыряет его об стену. Не понимая, что происходит, вопросительно смотрю на него:
— Что с тобой? Почему ты так реагируешь на мои слова? Это связано со звонками Марты и Бетты? Кто это? Послушай, я пыталась держать язык за зубами, быть внимательной и не задавать вопросов, но… я больше так не могу!
Эрик не смотрит на меня. Выходит из ванной и становится возле окна.
— Не убегай от меня. Мы с тобой одни в этой комнате, и я хочу, чтобы ты был честным со мной и сказал, что с тобой. Черт возьми, Эрик, я не прошу от тебя вечной любви. Мне просто необходимо знать, что с тобой происходит и кто эти женщины.
— Хватит, Джуд. Я не хочу больше об этом говорить.
Я в отчаянии. Увидев в зеркале отражение своего обнаженного тела, решаю одеться. Надеваю трусики, розовую футболку и короткий джинсовый комбинезон.
— Итак, о чем ты не хочешь говорить?
— Я сказал, хватит! На сегодня я сыт по горло твоими выходками.
— Сыт по горло? Да о чем ты говоришь?
— Мне надоели твои вопросы.
Но я уже расхрабрилась, как боевой бык породы миура перед нападением.
— Ах, тебе надоели мои вопросы? Ну надо же!.. К твоему сведению, мне надоели твои недомолвки. С каждым днем я все меньше тебя понимаю.
— Я не стремлюсь к тому, чтобы ты меня понимала.
— Нет?
— Нет.
Мне хочется зарядить ему по голове лампой. Когда он так со мной разговаривает, я выхожу из себя.
— Знаешь? Я почти забыла тебя после того, как ты исчез из моей жизни, но когда ты появился возле дома моего отца…
— Забыла? — цедит он сквозь зубы. — Как ты могла меня забыть и сделать себе такую татуировку?
Он прав.
Это наша фраза, и я не в силах опровергнуть этот аргумент.
— Ладно, я сделала эту татуировку для тебя. Я едва тебя знала, когда сделала ее, но что-то мне подсказывало, что ты кое-что значишь в моей жизни, и мне хотелось иметь на теле нечто такое, что было бы только нашим и осталось с нами навсегда.