Ты, только ты
Шрифт:
Два черных чулочка и туфли на тонких высоких каблуках — вот все, что еще оставалось на ней. Она была ослепительно хороша. Артуро Флорес не зря выбрал ее моделью для своих работ. Единственное, чего он не сумел (или не хотел?) передать в них, — это ее почти осязаемой, брызжущей во все стороны чувственности.
Эти брызги огненными каплями прожигали ему грудь, горячими струйками стекали по телу, вызывая приступы резкой и сладкой боли.
Секунды шли одна за другой. Нервозность Фэб возвращалась к ней. Почему он молчи г? Чем дольше он смотрел на нее, тем больше ей начинало казаться, что он
Дэн мгновенно оказался на ногах, тревожно сомкнув брови.
— Фэб, милая, это только шутка. Ты ведь понимаешь это, не так ли? — Он осторожно тянул платье из ее рук.
Огненная волна пробежала по телу Фэб, когда ее соски коснулись его груди. Она прижалась щекой к его плечу. Разум кричал: уходи, опасность! — но сердце шептало: здесь твой дом!
— Что случилось, ответь мне, Фэб? Ты же знаешь, я не хотел оскорбить тебя.
Она могла бы как-нибудь отшутиться, но ей было уже не до шуток.
— Я смущаюсь, когда ты так смотришь на меня.
— Как я смотрю?
— Я знаю, что мне надо бы похудеть фунтов на десять, но я не могу соблюдать диету, а ты привык к другим женщинам… типа Вэлери.
— Какое отношение имеет к этому Вэлери?
— Она худенькая, а я немного… крупна.
— Господи Боже ты мой! Я прекращаю иметь дело с женщинами. Отныне и навсегда! — Он положил влажную ладонь ей на бедро. — Я знаю, это бывает с женщинами. Комплексы, неуверенность в себе и прочее такое, но поверь, тебе не о чем беспокоиться. Послушай меня, Фэб, когда ты начинаешь сомневаться в собственной сексапильности, это выглядит так, как если бы какой-нибудь миллиардер тревожился из-за того, что баксы слишком зеленые.
— Ты так разглядывал меня.
— На тебя невозможно смотреть по-иному, но я понял свою ошибку. Начиная с этого момента я собираюсь держать свои глаза закрытыми.
Он крепко зажмурился и стал, как котенок, тыкаться ей лицом в грудь. Она рассмеялась и крепко обхватила руками его голову.
Она не поняла, как они очутились в постели, она лишь осознала вдруг, что он укладывает ее на мягкое лоскутное одеяло и уходит. Она встрепенулась, но он сделал ей успокаивающий жест рукой. Она лежала на животе, ощущая прохладу одеяла, и наблюдала, как он раздевается.
— Я все еще в чулках.
— Знаю.
Он провел пальцем по черному нейлону, и она, повернув голову, заметила, что эти чулки возбудили его.
— Разведи их пошире. Пожалуйста. Она сделала, как он сказал.
— Шире, — настаивал он. — Подтяни колени. Она сделала и это.
— Ты опять смотришь.
— Ты такая красивая, на тебя нельзя не смотреть.
Она задохнулась, когда он коснулся ее естества кончиком указательного пальца, и совсем обмерла, почувствовав там его губы. Чувство неловкости от неудобной позы сменилось жгучим стыдом, потом накатила волна вожделения. Опираясь на локти, бесстыдно приподнимая таз, она подавалась навстречу его
Его движения становились все более смелыми, он проникал в нее все глубже и глубже, делая медленные круговые движения. Она лежала с открытым ртом, хватая воздух короткими быстрыми глотками. Ее существо отрешилось от всего окружающего, ее ощущения сконцентрировались в одном-единственном пятачке ее тела, и она по спирали неслась навстречу неведомой жаркой и влажной пропасти.
Она знала, что он ожидает ее там, она чувствовала его губы, его влажный шершавый язык, а потом ощутила в себе уже не один, а два его пальца. Жадных. Бесцеремонных.
Она знала, что он наблюдает за ней. Слышала, как он подстегивает ее страсть.
— Все хорошо, малышка. Все просто замечательно. Не сдерживай себя. Давай добавим еще.
— Нет, — задыхаясь, она едва сумела это сказать. — Нет. Я хочу тебя.
Его пальцы ушли глубже.
— Хочешь, детка? Хочешь?
— Да!
Ее глаза широко распахнулись. Эти пальцы! Они проникали повсюду. Стыд был неведом ему.
Он засмеялся каким-то дьявольским, жестким, холодным смехом:
— Расслабься, маленькая. Расслабься и дай мне почувствовать тебя.
Она застонала и позволила ему делать все. Она летела в космосе — от края до края, порой задевая за звезды, отскакивая от солнца и вновь падая на землю. Он мягко подхватывал ее и опять швырял в пустоту.
Прошли годы.
— Я не смогла дождаться тебя, — прошептала она наконец и открыла глаза.
— Я знаю. — Он перекатил ее на спину и воздвигся на ней.
Она была скользкой и влажной, но ей все еще было трудно принять его. Чувствуя приятное вытягивание, она дернула бедрами, чтобы получить больше, и вскрикнула, когда получила.
Он замер.
— Я сделал тебе больно?
— Нет, — задыхаясь, хрипло ответила она. — Это замечательно.
Он выгнул дугой спину, как огромный пылающий тигр, двинул могучими бедрами, и опять с ней случилось это.
Он засмеялся, когда почувствовал ее содрогания, и отнял у нее тело. Оно теперь принадлежало ему. Каждый дюйм ее кожи, каждая прядь волос, каждый вздох были в его власти, и он пользовался ими так, как ему хотелось, жестко и глубоко, понуждая ее трепетать от ужаса, подавляя волю, заставляя снова и снова заходиться в безудержном крике.
Пот сделал и его тело скользким, но он не давал себе передышки, он все еще не разделался с ней, он был недостаточно сыт и чуть не разорвал ее, заламывая ноги и проталкиваясь все глубже, словно пытаясь спрятаться в ней.
Но этого ему было недостаточно. Ему хотелось большего. И он продолжал бушевать.
Она издала пронзительный крик, который сломал его пополам, и что-то спуталось в его мозгу, словно сменили кассету и приказали ему свернуться в жесткую и прочную пружину. Он с детства боялся нежных эмоций, следствием которых была только боль, и поэтому грубо перевернул ее, как тряпичную куклу. Он утопил ее голову в скомканных простынях и вскинул к потолку разверстые бедра, ставя ее на колени. Ее светлые волосы золотом рассыпались по подушке. Он ввергся в нее сзади, одновременно зажав в ладонях ядра ее грудей и прищемив соски сведенными пальцами, подводя ее к сладчайшему болевому порогу.