Ты у него одна
Шрифт:
– Нет! – «Дядя Гена» выпалил это с такой безудержной радостью, с такой неприятной миной на лице, что желание расцарапать его лощеную физиономию могло возникнуть у кого угодно. – Не приходится!
– Почему?
– Потому! – дурашливо передразнил он ее. – Сон-то в руку! Сон-то, Эмка, в руку! Вишь, какая ты прорицательница у нас! Нетути братана твоего! Убили его. С полгода как укокошили. Не здесь, конечно же. Я бы не допустил. На дальнем холодном Севере и убили. Там, куда он от нас смотался благополучно пять лет назад и где обрел теперича вечный покой.
Он над ней глумился! Он измывался
Эмма подозревала, что подобные чувства бушуют сейчас и в душе ее экс-супруга. Чего уж тут, конечно же экс-супруга. Какая она к черту ему жена, коли он такие вещи позволяет с ней вытворять в своем присутствии. Продался, мерзавец, за тридцать сребреников, продался. Дерьмо!
– Что?! – «Дядя Гена» оторопело посмотрел на нее.
Оказывается, последнее слово она произнесла уже вслух, не выдержав его сумасшедшей радости.
– Что ты сказала?! – Его правое веко вдруг начало подрагивать.
– Я сказала – дерьмо!
– Хм-мм… – промычал он задумчиво и насупился. – И как это понимать?
– А как хотите, так и понимайте. – Эмма встала, моля бога, чтобы ноги ее держали и чтобы она не ухнулась лицом вниз на радость этим мерзавцам. – Я ухожу.
И она пошла к двери. На пути ее следования, которое показалось ей длиной в жизнь, стоял Данила. Тот же разворот плеч. Те же руки, надежно спрятанные под мышки. Тот же взгляд…
Нет, пожалуй, не тот. Эмма даже притормозила на миг, сильно удивившись. Что-то с ним было не то. Всего на секунду исчезла муть из его глаз, даже на какую-то долю секунды, но она увидела это. Она заметила это! Точно заметила! А заметив, поняла, что он все еще принадлежит ей! Не этому холеному выживающему из ума старцу. Не его избалованной, изнеженной дочери. Не этому роскошному дому с его полуголой взбалмошной хозяйкой, в полдень разгуливающей на людях в неглиже. Он по-прежнему принадлежал ей, и только ей одной! И удивительно, но именно это мимолетное, украденное прозрение и придало ей силы.
Обойдя Данилу стороной, она дошла до двери. Открыла ее и, оглянувшись на мужчин, сладко прожурчала:
– Пока-пока, еще увидимся…
Глава 17
Третий день тошнота. Что же это? Неужели на самом деле за грехи ее тяжкие господь обратил ее ложь в явь?
Эмма с силой затолкала в себя сваренное вкрутую яйцо и быстрыми мелкими глотками начала запивать его крепким горячим чаем.
Господи, может, у нее рак?! Может, организм, не выдержав такого натиска, перестал сопротивляться и отдал себя на растерзание этим хищным клеткам?! И они сейчас множатся там, пухнут, сжирают ее изнутри…
– О, боже мой, нет! – Зажав рот пятерней, Эмма бросилась в туалет, и все повторилось. Весь ее завтрак выскочил наружу, как и позавчерашний обед и вчерашний ужин. – Я больше не могу.
Все внутри вибрировало и сжималось в тугой комок. Слезы застилали глаза. В голове гулко шумело и отдавалось эхом куда-то в шейный позвонок. Наверное, поэтому, выбравшись из туалета, она просмотрела момент водворения
Сумка, огромная черная сумка, стояла посреди гостиной с распахнутой молнией и оттуда горой дыбились вещи Данилы. Что-то кожаное – штаны или его многочисленные жилетки, джинса, трусы, майки. Все было свалено в кучу и наспех засунуто в недра сумки. Словно он собирался второпях, подгоняемый чем-то или кем-то.
Интересное кино… Грешного ангела изгнали из рая, так, что ли, получается? Или сам ушел? Тогда что за причина?
Эмма подняла растрепанную голову с дивана, куда обессиленно рухнула, споткнувшись о сумку, и прислушалась. В доме вроде тихо. Когда он приходил, когда внес свои вещи? Непонятно. Она свесила босые ноги с дивана и, пробуя на прочность собственную поступь, осторожно пошла по квартире.
Чудные дела твои, господи! В доме никого не было. Дверь по-прежнему была заперта на оба замка. Дверь в комнату Данилы также на запоре, а сумка – вот она стоит себе посреди гостиной и дразнит ее обнадеживающе огромным количеством своего содержимого.
– Данила! Ты где? – дребезжащим от слабости голоском позвала она.
Никто не ответил. Но почти тут же в замке заворочался ключ, следом хлопнула входная дверь, и через мгновение Данила собственной персоной предстал пред ее очами.
– Привет, – хмуро поприветствовал он ее, как-то изучающе оглядел с головы до ног, затем подхватил свою сумищу и поволок в комнату.
Пара мгновений на то, чтобы отпереть дверь собственной комнаты. Еще столько же на то, чтобы швырнуть об пол поклажу. И ровно через такой же промежуток времени он снова возник перед Эммой, задумчивый, угрюмый и… небритый.
– Привет, – ответила она ему только сейчас и едва не заплакала от унижения.
Господи, ну почему всякий раз, когда он появляется дома, она ухитряется выглядеть таким чучелом?! В прошлый раз только-только из-под грозового шквала вынырнула с мокрыми, прилипшими к лицу волосами, в мокрой одежде, с измученным серым лицом. Сейчас хоть и не из-под ливня, но видец еще тот. Пряди волос в беспорядке рассыпаны по плечам, потому как не успела даже причесаться. Махровый халат весь измят, потому что спала в нем, а утром снять желания не было. Глаза наверняка после приступа тошноты опухшие и покрасневшие. В довершение ко всему изо рта разит кислятиной, а посему приближаться к экс-супругу ближе чем на полтора метра нельзя.
А приблизиться ей ох как хотелось! Приблизиться, уронить ему голову на грудь, пожаловаться, похныкать. А то и просто постоять и послушать, как он дышит, как стучит его сердце, и знать, что это сердце стучит исключительно для тебя.
– Что с тобой, Эмма? – Он сам подошел к ней и остановился совсем близко.
– А что со мной? – вопросом на вопрос ответила она, старательно дыша в сторону.
– Когда я пришел, тебя рвало в туалете.
Он еще плотнее пододвинулся, и она почувствовала на своей шее его горячее шумное дыхание. По спине сразу же побежали мурашки, а глаза отчего-то моментально зажгло и защипало от просившихся наружу слез.