Ты у него одна
Шрифт:
Кто-то непременно должен стоять за ее спиной и озвучивать ее же собственные мысли. И она даже знала, кто будет этим «кем-то». И согласна была, на все сто согласна с подобным присутствием. Иначе… Иначе она не справится. Спасует в самый ответственный момент. Поддастся омерзительной трусливой лихорадке. Окаменеет, застынет живым трупом и не сделает того, что сделать просто обязана. Иначе зачем тогда жить?!
Все. Наконец-то. Наконец-то последний кусок штукатурки был отбит, и доска отделилась от стены. Сейчас. Сейчас она оттащит этот полутораметровый кусок дерева. Затем снимет равный по длине кусок фанеры, обшитый какой-то хитрой штуковиной, вводящей в заблуждение металлоискатели. И там уже
Эльмира, невзирая на сильно кровоточащую рану, быстро справилась со всеми барьерами, нагороженными предусмотрительным супругом. Отшвырнула в сторону и склонилась над аккуратно выдолбленным в кирпичах тайником.
Только бы руки не дрожали. Только бы не тошнило и не кружилась голова. Только и делов-то – взять этот промасленный сверток в руки и сунуть его в сумку. А там… А там пусть будет так, как она задумала.
– Господи! Ну что тебе стоит помочь мне хотя бы один раз?! – прошептала Эмма, разворачивая тряпку. – Помоги мне сейчас, а потом можешь наказывать…
Глава 26
Более идиллической картины, чем та, что предстала лихорадочному взору Эльмиры, вообразить в тот момент вряд ли было можно.
Лизка полола клумбы, да, клумбы с хризантемами! Сосредоточенно, самозабвенно, стоя на коленях и запуская пальцы без перчаток(!) в жирный рыхлый чернозем.
– Ты чего это?! – просипела Эльмира, шлепнувшись задом на ворох жухлой травы, что ее подруга успела наковырять к тому времени. – Умом тронулась?!
– А чего не так-то? – Лизка повернула к ней перепачканное землей лицо и нервно дернула бровью. – Умом я тронусь скорее от бездеятельности. Ежели уже процесс не пошел. Ты полдня не выдержала, смылась, а я здесь целую неделю. Без средств передвижения, без телефона, без общения и без… без нормальных предпосылок к дальнейшей нормальной жизни. И как тебе это? Тронешься умом или нет?
– Пожалуй, что да… – Эльмира меланхолично повертела головой. – А если тебя увидят здесь? Что тогда?
– Ну и пусть увидят! – взвилась вдруг Елизавета и, следуя примеру подруги, шлепнулась на другую кучу травы. – Мне достаточно того, что ты видела!
– ???
– Не смотри на меня, как на дуру! Я знаю, что говорю! – Лизка словно нарочно не понижала голоса. Словно нарочно дразнила провидение, голося на весь участок. Противно так, визгливо…
Эльмира выдержала паузу, не переставая сверлить глазами перепачканный новомодный комбинезон подруги и ее грязные по локоть руки с уродливыми от налипшей земли пальцами. Видимо, у Елизаветы действительно поехала крыша, раз допустила, чтобы грязь набилась ей под ногти. Она макароны не засыплет в кастрюлю без перчаток, потому что вредное воздействие пара от кипящей воды пагубно сказывается… и так далее. А тут вдруг в землю носом зарылась, да еще орет на нее. Видать, приперло крепко…
– Как ты с ней познакомилась, Лиза? Ты ведь не можешь отрицать, что знала жену моего брата. И не смей мне врать! У меня нет времени слушать всякое дерьмо о случайной встрече на вещевом рынке или в неожиданном ДТП, в результате которого вы стали подругами…
– Мы не были подругами, – огрызнулась Лизка и, подтянув колени повыше, безвольно свесила с них обезображенные черноземом кисти рук. – Познакомились сотню лет назад. Твой отец и я…
– Знаю, можешь не продолжать. – Эльмире и хотелось бы казаться равнодушно понимающей, да не получилось. – Дерьмо!
Лизка вздрогнула.
– Черта с два это было дерьмом, поняла!!! Это… это было сказкой, которая больше никогда не повторится. Никогда! Я ведь после него ни одного мужика любить не могу. Ни одного! Покупаю их, трахаю и выкидываю за ненадобностью.
– Теперь самое время тебе разрыдаться, припасть к моему плечу и разрыдаться.
Господи, как же ей было противно сейчас сидеть рядом с ней! Сидеть, смотреть на ее совершенную молодость, безупречно холеную физиономию, сексуальную впадинку между грудей, что не была скрыта глубоким вырезом футболки, и сознавать, что из-за всего этого погибли люди. Именно из-за этого совершенного тела и не менее совершенного лица. И ладно бы погибнуть отцу, та дорога, которой он шел, прямиком вела в ад. Но ведь вместе с ним погиб совершенно невинный человек. Ее мать… Всю свою жизнь любившая и почитавшая милого Алика (впервые со дня его смерти Эмма подумала о нем с неприязненной горечью), этого говнюка, что изменял ей направо и налево с ровесницами собственной дочери, за что в конечном итоге и поплатился жизнью.
– Эмка, – Лизка угрюмо колупала подсыхающую землю на пальцах. – Иди ты к черту со своей моралью! Вижу, как сиськами вздымаешь. Думаешь, что я дрянь конченая. Ну и думай! Черт с тобой! А я… я просто любила его.
– И заодно любила те подарки, что он тебе подносил! – фыркнула Эмма и, подхватив ворох травы, отодвинулась чуть левее. – Брюлики, платьица, сапожки. Дешевая ты сука, Лизка! Такая дешевая, что взяла бы ствол и влепила бы тебе пулю промеж глаз.
– Валяй, что же! – Лиза хмуро хмыкнула. – Чего же тебе, такой чистой… Сама-то какая?! Жила с Данилой и ноги об него вытирала до тех пор, пока его другие не подобрали. Тут ты сразу всколыхнулась. Сразу опомнилась и прямиком к нему в койку бросилась. А он не дурак, повременил с койкой-то, правда, недолго… Каждый, Эмка, проживает жизнь свою так, как считает нужным. И срать мне на твои моральные принципы, которых ты и сама не придерживаешься. Мне было сказочно хорошо с твоим отцом… Такого больше никогда не повторится, я это знаю… А что ты обо мне в конечном итоге подумаешь в этом контексте, мне плевать! Пусть я буду сукой, пусть дешевкой, главное, что у меня вот здесь… – Лизка приложила грязную руку к левой стороне груди. – А что там у меня, тебе знать не надобно.
Они снова замолчали. Лизка продолжала сосредоточенно очищать грязные пальцы. А Эмма бесцельно оглядывалась по сторонам.
Какие-то шальные птицы, не успевшие навострить клювы на юг, поют в зарослях боярышника за забором. А может, это всесезонные воробьи, которым и снег, и зной, и дождик проливной – все нипочем. Приятно так щебечут, почти по-весеннему. От начинающей желтеть листвы кругом нарядно. Теплынь совсем не сентябрьская. Ни дуновения ветерка, никакого шевеления в природе. Такая приятная, почти полуобморочная нега во всем, что хоть опрокидывайся на спину, подкладывай руки под голову и смотри за бесцельным блужданием редких облаков на бескрайнем небосводе. Именно так все и было много лет назад.
Отец привозил ее из города после школы и тут же уезжал по делам. Мать хлопотала в летней кухне. А она, бесцельно побродив по участку, укладывалась в гамак между двух старых яблонь, что Валька успела спилить. Запрокидывала руки под голову и сквозь полуопущенные ресницы наблюдала за облаками. Их неторопливый полет нередко убаюкивал ее. Эмма засыпала со сладостным ощущением чего-то хорошего. Потом с таким же чувством просыпалась и спешила к матери, которая к тому времени уже успевала настряпать пирогов и ждала ее пробуждения…