Ты умрёшь завтра
Шрифт:
Никодим вернул взгляд на книгу и указал большим пальцем левой руки через плечо.
— Там, — только и сказал он.
«Там» находилось окно, а за ним непроглядная ночь. Иван повернул голову, а следом его ноги подкосились, и он рухнул на колени. За гранью стекла Иван отчетливо видел свою жену. Мария стояла к нему лицом, и казалось, что у нее нет глаз, но дыры, из которых вытекали и бежали по щекам черные струи, точь-в-точь — юркие змеи. Её растресканные губы бормотали молитву, и то, что это была молитва, Иван не сомневался ни секунды, потому что за многие годы успел выучить движения губ жены, взывающих к Господу. Приснившийся Ивану четыре года назад кошмар стал реальностью. Иван зажмурился и повалился
— Открой глаза, — услышал он голос сына.
Но страх был настоль велик, что Иван не мог подчиниться. Он зажал голову руками и тихо хрипел. Тогда Никодим достал из-под стола трехлитровую банку с водой, которую держал на случай, если доведется поймать лягушку или еще какое-нибудь земноводное, и вылил воду отцу на голову.
— Открой. Глаза. — Властно повторил Никодим.
Душ пошел Ивану на пользу, тиски, сжимавшие горло, немного ослабли, и он жадно глотнул воздуха, боязливо приоткрыл веки. Марии в окне не было. На черном фоне бездонной ночи едва различимыми алыми всполохами прочерчивалась пятерня заводских труб. И больше ничего. Но перед глазами Ивана все еще стояла Мария, такая настоящая, такая реальная… и он вдруг осознал, что, скорее всего, Мария была права, и их сын!.. Кто их сын… Кто он? Кто?! Из глаз Ивана брызнули слезы, ему хотелось упасть Никодиму в ноги и молить об отпущении грехов, и хотя он понятия не имел, в чем его грехи заключаются, Иван готов был принять факт, что вся его жизнь и есть один сплошной грех. Да, он готов был это принять, лишь бы не услышать, что на завтра… что на завтра его караулит смерть.
— Кто ты? Кто?! Бог, или… Диавол?
На что мальчик, скривив губы в насмешливой улыбке, ответил:
— Это одно и то же. — После чего отвернулся к книге, добавил не оборачиваясь. — Иди умойся и ложись спать. Ты мне мешаешь.
Иван тяжело поднялся, но, уже переступив порог, его вдруг догнали слова сына:
— Ты. Не. Умрешь. Завтра.
И не смотря на то, что именно это Иван так страстно хотел от Никодима услышать, он не испытал облегчения, напротив — обреченность, потому что эти слова прозвучали, как приговор. Приговор не на смерть, но на жизнь.
Как прошла ночь, Иван не помнил, а утром его одолела простуда, и до вечера он впал в тревожную дремоту. А пару дней спустя, уже поправившись, Иван и вовсе убедил себя в мысли, что Мария ему просто привиделась-померещилась, не иначе. Да и как ему быть по-другому, когда живут они на третьем этаже. С тем, что Мария могла выжить шесть лет в лесу, сознание Ивана еще могло кое-как примириться, но с тем, что она летать научилась — это уж слишком!.. Портвейн виноват и температура, — сделал вывод Иван, успокоился, и в поликлинику со своими проблемами не пошел, побоявшись, что доктор Чех снова заподозрит в его расстройствах белую горячку.
О странном мальчике доктор Чех не забывал, и однажды выкроил время и навестил семью Староверцевых. Случилось это через две недели после того, как Иван увидел в окне призрак супруги.
В мыслях Антон Павлович часто возвращался к Никодиму, и размышлял над дилеммой «пророчит — является причиной». Несмотря на то, что сам он и был автором второго варианта, доктор Чех не очень-то верил в его истинность. С точки зрения науки оба варианта были одинаково необъяснимы, но доктор Чех был человеком гуманным, первородное зло считал мифом, и с высоты своей интеллигентности полагал, что человек не способен без надобности убивать себе подобных, а если и способен, то надобность должна быть просто колоссальная, такая, как, например, война. Так что в конечном итоге Антон Павлович окончательно убедил себя во мнении, что корни феномена Никодима следует искать в способности смерть предсказывать, но никак не провоцировать. Исходя из этого убеждения, доктор Чех
Иван впустил гостя, предложил чаю. На вопрос Антона Павловича как обстоят дела, контролер Староверцев неопределенно пожал плечами и ответил, что пока еще жив, и на завтра ему смерть не пророчили. О последнем разговоре с сыном и видениях супруги Иван благоразумно умолчал. Доктор Чех отметил про себя, что выглядит Иван не важно, но настаивать с расспросами не стал, а спросил дозволения побеседовать с младшим из Староверцевых. Иван провел доктора Чеха в комнату Никодима и оставил гостя с сыном наедине. Там между мальчиком и Антоном Павловичем состоялся следующий диалог.
— Здравствуй, Никодим. Ты меня помнишь?
— Помню. Мне до старческого склероза, Антон, далеко.
— Логично… — согласился Антон Павлович, вспомнив, что в игры играть с этим мальчиком бесполезно, а может и опасно.
Окинув Никодима взглядом, доктор Чех отметил, что парень сильно вытянулся, так что со стороны ему можно было дать лет десять, сложен был прекрасно, даже спортивно, в движениях чувствовалась гибкость хищной кошки, черты лица заострились, отчетливее прорисовались упрямые скулы, а копна густых черных волос нависала над глазами, придавая лицу выражение какой-то дикости, неподвластности. Плюс самые невозможные в мире глаза… Пытаясь прогнать тревогу и переключиться, доктор Чех окинул взглядом комнату.
— О! Ты увлекся биологией? — удивился Антон Павлович, задержав глаза на стендах с засушенными насекомыми и гербариями. — Да, весьма интересное занятие. Знаешь, я в молодости тоже…
— Зачем ты пришел? — оборвал его Никодим.
Антон Павлович запнулся, осознав, что фабулу придется пропустить, ответил осторожно:
— У меня к тебе предложение, Никодим. Я хочу, чтобы ты со мной работал.
— Дашь мне скальпель?
— Нет! — Антон Павлович даже немного испугался, мальчик же улыбнулся, и в этой улыбке угадывалось удовлетворение. — Работа будет другого характера, но тоже интересная.
— А что, твои пациенты сами по себе уже не умирают?
— В том то и дело, что умирают. Мрут, не дожидаясь твоих пророчеств… — Антон Павлович вдруг смутился, словно сказал бестактность, Никодим все так же смотрел на него с насмешкой. Доктор Чех тяжело вздохнул, взял себя в руки и продолжил уже спокойно. — Такими темпами у нас скоро весь город вымрет. Я подумал, что твои предсказания помогут выявить наиболее критичных больных и сконцентрировать на них внимание. Так как? Поможешь?
— Хороший ход, Антон. С одной стороны заполучить второй шанс для безнадежных больных, а с другой — иметь возможность изучать феномен Никодима.
— Ну… в общем-то да… — Антон Павлович смутился еще сильнее, но от своего отступать не собирался. — И что, ты против? Если тебе интересна биология, разве медицина не любопытна?
Никодим размышлял пару секунд, сверля собеседника острым, как стилет, взглядом, ответил: