Ты – ведьмец. Книга первая
Шрифт:
– Привет, нормальное, – я обдумывал, с чего начать. – Штефан, а ты в ближайшее время не сильно занят?
– Нужна помощь? – повар подозрительно легко догадался о моих мотивах. Видимо, у меня всё было написано на лице.
– В общем-то, да. Меня Мойшек вчера попросил провести воспитательную беседу с ребятишками, которые ему забор разрисовали да племяша обидели.
– И что, ты не уверен, что справишься с детьми? – Штефан ехидно улыбнулся.
– Справиться, может, и справлюсь. Хотелось бы без неожиданностей и кровопролития, одним авторитетом сработать. Да и не совсем дети там. Обалдуи
– Ну, это другое дело. А далеко идти?
– Мойшек сказал, что у них за конюшней клуб по интересам.
– Так давай прогуляемся, у меня как раз до обеда время есть.
До конюшни добрались достаточно быстро. Пшемек продолжал молчать, а мы со Штефаном успели поболтать о вчерашней тренировке. Заходя в проулок, я обратил внимание на огромного размера граффити, занимающее почти всю стену конюшни и изображающее, судя по всему, герб обитающего здесь союза художников. Нарисованный с любовью и тщательностью мужской половой орган был выполнен во всех мельчайших подробностях и дополнен сверху двумя орлиными крыльями, что делало его похожим на эмблему Люфтваффе*.
Обойдя конюшню, мы застали творческую бригаду в полном составе за весьма странным занятием. Один из парней стоял на колоде со спущенными штанами. Рядом с ним стоял растрёпанного вида мужик с всклокоченной бородой, пропитым лицом и тонкой палочкой в руке, похожей на дирижёрскую. Этой палочкой он указывал в направлении мошонки эксгибициониста и требовал уделить ей повышенное внимание. Ещё трое парней сидели напротив на бревне, держа перед собой конструкции, похожие на мольберты.
– Что за хрень у вас тут происходит? – я с удивлением пытался хоть как-то понять смысл увиденного. – Паша, отвернись!
– Уйдите, вы нам мешаете, – растрёпанный, похоже, был у них за старшего. – Не видите что ли, у нас занятия по рисованию с натуры.
– Я так полагаю, вы и есть Игнаций, художник? – я оглядел своего оппонента.
– Ну, допустим, я. А кто спрашивает? – мужик бросил свою указку на колоду рядом с натурщиком и подошёл немного поближе к нам. От него ощутимо потянуло перегаром.
– Я Витольд Крючковский из Мытищ, ведьмец. У меня поручение от Мойшека, трактирщика. Ваши обалдуи ему забор испоганили и племянника обидели.
– И вы туда же – «испоганили»! – последнее слово Игнаций произнёс противным гнусавым голосом. – Ничего не понимаете в современном искусстве, а берётесь судить!
– И что же это за искусство такое, позвольте спросить? Что за новое и неизвестное ранее направление? – я краем глаза заметил, что последователи школы похабного реализма побросали свои мольберты и начали подходить с намерением встать рядом со своим учителем. – Я вот, например, знаю, что художники-портретисты рисуют портреты, художники-маринисты – море, пейзажисты – пейзажи, а то, что рисуете вы, к какому течению отнести?
– Мы художники-гениталисты! И запомните навсегда, картины не «рисуют», – опять та же гнусавая интонация на последнем слове, – их пишут!
– О, да вам, уважаемый, прямая дорога в академию искусств, – я покосился на группу поддержки Игнация, которая подошла к нам почти вплотную. Даже натурщик натянул штаны
Я заметил, как Пшемек благоразумно отступил за мою спину, а Штефан почти неуловимым движением переместился так, что оказался рядом со мной по правую руку.
– Слыш дядя, давай-ка вали отсюда, пока мы тебя самого не расписали под гениталий, – самый мускулистый парень слегка выдвинулся вперёд.
– А для тебя, юноша, тоже есть дорога, но не в академию, – я прикидывал, хватит ли у нас сил выстоять против четверых начинающих художников и одного законченного алкаша. – Сейчас обойдёшь конюшню, и там, на стене, как раз изображена конечная точка твоего маршрута.
Лица парней приобрели суровое выражение, очевидно, все поняли, о каком изображении идёт речь. В руке самого борзого словно из ниоткуда появился охотничий нож, по виду похожий на мой трофей.
– Осторожней, у него нож! – Пшемек выглянул из-за меня и снова спрятался.
– Разве это нож? – Штефан сунул руку себе под куртку и вытащил из-за спины поварской тесак длиной чуть больше локтя. – Вот это – нож!
В следующее мгновение рубаха мускулистого художника оказалась распорота крест-накрест. Верёвка, заменявшая парню поясной ремень, разделилась на две половины, а штаны, лишённые поддержки, свалились до колен, явив нам на обозрение сжавшееся от испуга хозяйство.
– Паша, отвернись, – сказал я на всякий случай. – А вы все – слушайте сюда.
Кодла гениталистов замерла, уставившись на тесак в руке Штефана. Сине-зелёные отблески завораживающе перекатывались по поверхности лезвия, гипнотизируя и убеждая всех в том, что владелец такого ножа шутить не станет. Я тоже на пару мгновений залип, любуясь игрой света на клинке, а затем продолжил:
– Если ещё раз от кого-нибудь поступит жалоба на то, что вы нарисовали похабщину на стене, заборе или ещё где-то, то мы со Штефаном вернёмся и всю вашу компанию оставим без наглядных пособий. И к тебе, алкаш, это тоже относится. Хотите рисовать свои причиндалы – рисуйте как все нормальные художники, на холстах, – я видел, как Игнация каждый раз коробит при слове «рисуйте», и намеренно издевался. – Глядишь, найдутся какие-нибудь ценители и купят вашу живопись, чтобы у себя в гостиной повесить. А весь стрит-арт с сегодняшнего дня под запретом. Не готовы ещё люди к тому, чтобы ваше искусство шагнуло в широкие массы.
Убедившись, что мои слова запали в душу всем, кому они предназначались, мы развернулись и направились на выход из этого храма похабного искусства.
– И ещё, – уже на выходе я снова увидел герб на стене конюшни, – эмблему свою тоже закрасьте. С дороги видать, а там дети гуляют. Завтра зайду, проверю.
Сопровождаемые гробовым молчанием и мрачными взглядами, мы пошли в сторону постоялого двора. Некоторое время шли молча. Затем Штефан заговорил:
– Витольд, я понимаю, ты остался без меча, но свой нож я тебе не продам ни за какие деньги. Я видел, как ты на него смотрел, поэтому сразу хочу всё прояснить.