Ты — все для меня
Шрифт:
— Блаббер, у тебя же никогда раньше не было девушки? Никогда не совал сюда свой «петушок»? — При этом ты хлопаешь по волосатой промежности Линетт. — Никогда, верно?
На лысине Блаббера выступают капли пота.
— Ни-ни-ни-кааа-дааааа, — с трудом выдавливает он.
— А ты бы хотел?
Массивное туловище ходит ходуном, когда он топчется своими грязными босыми ногами.
— Ды-ды-ды-ды-ДА!
Искаженное яростью лицо Линетт напоминает маску.
— Мама! Хочешь сказать… что это мое
Ты светишься улыбкой.
— Все, что я делаю, милочка, это обращаю проклятие во благо.
Ты снова смотришь на Блаббера и говоришь:
— Ступай на улицу и дерни шнур на генераторе, как я тебе показывала!
Он энергично кивает, болтая нитями слюны.
— А потом возвращайся сюда.
Блаббер поспешно покидает комнату, мяукая и ловя толстыми ручищами невидимых мышей.
— Мама, что происходит? Ты же не дашь этому вонючему ненормаше трахнуть меня?! И за каким хреном тебе потребовался генератор?
Но ты уже слышишь, доносящееся с улицы ровное тарахтение генератора. Единственная электрическая лампочка в комнате медленно загорается, и вскоре в комнату возвращается Блаббер. Он трет заскорузлую промежность комбинезона.
— Ты сделаешь кое-что хорошее для этого бедного несчастного мальчика, Линетт.
Ты запускаешь руку под кровать.
— Тогда, может быть, всего лишь может быть, ты искупишь свою вину. — С этими словами ты извлекаешь из-под кровати электродрель с закрепленной на ней четырехдюймовой кольцевой пилой.
Линетт кричит так громко, что у тебя закладывает уши.
— О, да, ты же знаешь, что такое «головач», дорогуша. Мы все знаем. Все знают, но никогда не признаются в этом. И нет лучшего способа смыть страшный грех… Как тот, который ты совершила, сперва подсадив Нута на свое тело, а затем — на ту гадость. А все ради того, чтобы ты могла контролировать его.
— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
— А знаешь, что все парни говорили мне про «головач»? Это лучшее ощущение, какое может испытывать мужчина. Лучше любого хорошего траха. Никто не знает, почему. Просто так оно и есть.
Она визжит, пока ты говоришь и отрываешь длинный кусок скотча.
— Однажды Винчелл Коннер рассказал мне кое-что. Помнишь то время, когда один ужасный человек вышел из окружной тюрьмы, пришел сюда и стал насильничать меленьких девочек? Так вот, Винчелл и его дружки поймали этого парня и устроили ему «головач». Человек десять собралось, чтобы оттрахать в башку этого негодяя. И Винчелл сказал, что мозг трахать приятно, поскольку в нем есть особенные соки, которые смачивают «петушок». И от этого получается лучший кончун, который только может
— Блаббер, почему бы тебе сейчас не поднять Линетт и не положить на комод… На тот самый, на котором она трахалась с моим мужем…
Линетт, не переставая, кричит, в то время как жирный увалень с легкостью поднимает ее и кладет на комод. Ты зажимаешь ей рот ладонью и заклеиваешь губы скотчем. Затем командуешь:
— Держи ее, Блаббер, пока я сверлю дырку…
Он наклоняется и крепко прижимает вырывающуюся Линетт к столешнице комода. В это время ты удерживаешь левой рукой ей голову, а правой…
Теперь начинает визжать электродрель.
Линетт конвульсирует. Ты осторожно начинаешь напирать циркулярным лезвием, из-под которого в большом количестве летят кусочки кости и скальпа. И прорезаешь в центре ее темени идеальное круглое отверстие. Дрель затихает. Ты вынимаешь костяной кружок и бросаешь его на пол.
— Ну, вот. Почему-то я думаю, что сделала все правильно…
Крови из раны вытекает на удивление мало. Линетт бьет дрожь. Белки ее глаз покрываются крошечными красными точками.
— Блаббер? Можешь пока готовиться. Скидывай комбинезон и помогай себе рукой.
Блаббер раздевается, и запах немытого тела усиливается. Смрад настолько отвратительный, но, несмотря ни на что, ты продолжаешь улыбаться. Бедный мальчик ничего не может с этим поделать. Он не умеет мыться…
— Боже… А у тебя приличное мужское достоинство, Блаббер! — говоришь ты ему. Ты хочешь подбодрить его, но это недалеко от истины. Из зловонной промежности выпирает толстый и длинный пенис. Забитая смегмой крайняя плоть напоминает свиное рыло. Чтобы достичь эрекции, ручных манипуляций не потребовалось. Одного лишь предвкушения Блабберу с его недалеким умом уже было достаточно. Лицо парня искажается от похоти, его косые глаза мечутся от дыры в голове Линетт к ее связанному, трепещущему телу.
— Ха-ха-ха-рашо, — выдавливает он. Колени у него дрожат.
— Тебе будет очень хорошо, — обещаешь ты и берешь в руки старый нож. — Лучше делать это, когда она еще жива.
Ты суешь лезвие ножа в отверстие и быстро выдергиваешь.
— Давай, детка! Вперед! Суй туда быстрее свой «петушок», пока она не померла!
Потом ты подводишь неуклюжего толстяка к комоду, берешь в руку его отвратительный член и помогаешь ввести его.
— Вооооооот так, детка. Вооооооот так…
Инстинкты берут верх, когда его огромные ручищи зажимают голову Линетт в тиски…
И он начинает сношать.
Из горла у Блаббера вырываются самые невероятные звуки.
— Да, Блаббер, вот так, — подгоняешь ты его. — Давай, трахай башку этой грязной девчонки…
Глаза Линетт расширяются с каждым толчком. Живот втянулся, каждый мускул тела напрягся. А затем она обмякает.
Блаббер с чавкающим звуком продолжает соитие.
Ты смотришь на заклеенное скотчем лицо своей дочери и видишь, как жизнь уходит из нее.