Тяжелые деньги
Шрифт:
— Капкан тебя просто хватает и держит. А из ловушки живым не выйдешь.
— Видел, — поежился Каппа, вспомнив угробленную под сводом болванку. — А зачем эта разница? Не проще ли сразу ловушкой — бахнуть, и дело с концом?
— Капканы обычно ставят внутри, на служебные помещения. В капканы набираются всякие двоечники, свои, внутренние, и мастер потом решает, что с ними делать. А ловушки обычно ставят снаружи. Снаружи надо наверняка — мало ли что, да и не важно кого. Я сам, честно говоря, не понимаю, есть ли тут какая система. В каждом замке свой мастер, у каждого мастера в голове свои тараканы. Я бы везде ставил
— Даже на служебные помещения?
— Туда в первую очередь! В общем, нам теперь, из-за какого-то чайника, бешеной собаке семь верст не крюк. Лежит там теперь под булыжниками — ни себе ни людям, блин.
— Слушай, Талле... Мы ведь прошли Мышиную норку? А Мастер?
— У Мастера, разумеется, зазвенело. Но я сделал так, что зазвенело как будто просто сработало. Ты думаешь, один такой умный за принцессой полез?
— То есть нас как будто убило?
— Да, все нормально, штатный режим. Только теперь, видишь, там все рухнуло. Мастеру новая забота. Ладно, старый сапог, — Таллео злобно хмыкнул в гулкую тьму, — ты этот день запомнишь надолго... Нам сюда, — он указал фонарем в левый рукав поперечного коридора. — Видишь, этот коридорчик поменьше, он как бы резервный... Через него сбрасывалась вода, когда река поднималась. Теперь-то река почти пересохла, а раньше, когда на севере таяло... Ты был в Замке?
— Был, три раза. Я же тебе говорил, мы принцессе ожерелье делали. Я же с ней так и познакомился. Но только во Внешнем дворе. А что?
— Значит, не видел, Внешний двор высоко. Во Внутреннем весь пол вымощен такими здоровенными плитами, восьмиугольными, а в уголках между ними решетки. Если река поднималась выше обычного, и вода проникала в Замок, то вода уходила в эти решетки и собиралась сюда. Здесь-то все выходит на другую сторону, на озера... На болота, в смысле. Там под этими плитами такая система — вообще просто, — Таллео вздохнул. Прозрачный клуб растворился в спокойном мерцании фонаря. — Так уже лет пятьсот не строят. Куда только катимся, — он помолчал, устремив во тьму грустный взгляд. — Короче. Нам нужно проникнуть в эту систему. Оттуда мы должны пробраться в Пыточный ярус. Оттуда — в Чуланный. Представляю, что там сейчас... Пошли. Сейчас будем снимать Огненный душ.
Таллео поднял фонарь и свернул в левый тоннель. Каппа за ним.
* * *
— Пришли.
Таллео остановился у проема в стене. Он осветил небольшую квадратную камеру шагов десяти в поперечнике. Дальняя стена была скошена, в потолке над уклоном зияло отверстие — прорезанный в толстой плите квадрат.
— Стой здесь и не шевелись.
Таллео вытащил из-за пазухи жезл и навел на отверстие. Стержень засветился тревожным красным огнем.
— Эх ты, как ярко!
— Разумеется, — Таллео хмыкнул. — Норка по сравнению с этой штукой просто хлопушка. Тут даже костей не останется. Но у каждой медали есть обратная сторона. Работает только в замкнутом объеме. Обычно ставят в таких вот местах. Где какой-нибудь узкий проход, люк там какой-нибудь. Штука необыкновенная. Может стоять лет пятьсот и не высохнет. И мощность бешеная, а жрет мало.
— Чего жрет?
— Напряжения.
— А норка? — Каппа заинтригованно разглядывал черный квадрат в потолке.
—
— Бочка?
— Она и так дохлая, на помойку давно пора. А старый сапог на нее недавно еще одну ловушку повесил. Там на севере опять стена обвалилась, видел?
— Слушай, я опять ничего не понимаю! — воскликнул Каппа, и эхо противно задребезжало в каменной камере. — Не проще заделать обвал? Тем более, если Бочка сдохла.
— Здесь все не так просто, Каппа.
Таллео вытащил из мешка новую сардельку. Сарделька дернулась, Таллео хлопнул ее ладонью.
— Сидеть! Сволочь. Стены Замка не просто стоят. Они на Волшебстве. Если Бочка сдохнет совсем, то стены можно будет пробить обычным тараном, или растаскать по камешку, или подорвать там, не знаю, чем-нибудь... Держи. Только осторожно. Разобьешь — будешь вместо болванки.
Таллео осторожно передал Каппе фонарь, также аккуратно пробросил сардельку в камеру. Мешочек шлепнулся посередине квадрата, закопошился, задергался.
— Сидеть! — Таллео бросился на мешочек и придавил к полу. — Место!.. Они иногда получаются такие трусливые гады — вообще просто.
— А долго их делать?
— Такие не очень. Это простые. Пять минут заворачиваешь, пять минут обчитываешь.
— А внутри что?
— В этом — опилки.
— А мне показалось — песок?
— Можно песок, можно мусор, можно, гм... Можно что хочешь, но опилки-то легче, — Таллео поднялся с колен, не выпуская мешочек, который продолжал дергаться. — У меня их с собой десять штук. Представь, если бы я набил их песком? Или чем там еще... А у меня, — он кивнул на мешок, — и так куча всякого барахла.
— Ну так что стены?
— Чтобы поставить пятьдесят локтей такой стены... Ты наш Замок знаешь — мощнее нашего только в Долине... Пятьдесят локтей такой стены ставятся восемь суток. Строишь стену, затем наводишь призрак.
— Призрак?
— Сидеть, подлый трус... — Таллео стиснул мешочек, который снова задергался. — Или трусиха, не знаю... Призрак — это то, по чему разливается Напряжение. Ты что, не знал? Чему вас только в школе учат. Наводишь по стене призрак, и она питается напряжением. А там, где есть призрак и напряжение, можешь творить что угодно. В общем, восемь суток наводишь призрак, и все восемь суток следишь, чтобы, Великая Сила, не перегрелся. Надо постепенно, по расчету. А расчет сложный, тут и материал, и место, и Луна, и Солнце...
— А если перегреется? Что будет?
— Страшно подумать что будет.
— Что?
— Говорю же — страшно подумать. В общем, если стену на призраке все-таки бахнули, значит, призрака тоже нет, надо латать дыру и наводить заново.
— Значит, поставить пятьдесят локтей — восемь суток. А сто локтей? Шестнадцать?
— Нет. Там другая зависимость. Эти вещи проходят на восьмом семестре.
— То есть ты уже как бы не знаешь?
— Я это знал еще в дошкольном возрасте, — хмыкнул Таллео с гордым презрением. — Это же начало начал. В общем, пятьдесят локтей — восемь суток, сто локтей — девять и одна пятая. Двести локтей — десять и три пятых. Триста — одиннадцать и две пятых, четыреста — двенадцать. Ну, и так далее.