Тяжелый дивизион
Шрифт:
Лес глядит теперь ловушкой.
Андрей узнает эти высокие, прямые сосны с толстой, щербатой, кусками отваливающейся корой. Корабельный лес. Это они, эти стволы, плывут каждый год по Днепру, сбитые в плавучие поля. Это с них так славно прыгать в стальную вечернюю воду. К ним причаливать ночами и тихо, при луне, в водяные черные дыры между стволами спускать короткие кармачки [11] .
Дальше деревья вступили в воду. Талые края болот были обнажены от снега. Выглядывала мшистая мерзлая
11
Кармачки — рыболовный снаряд.
По дороге лег шаткий настил, связанный из тонких бревен.
Деревянная дорога тянулась километрами. Красноватый, узкий хлопающий помост заворачивал, кружил. Трудно было идти по вертящимся бревнышкам тяжело ступающим коням.
Дорога углублялась, врезывалась в поросшую лесом топь. Птицы носились стаями между вершинами. Шелестел примерзший к ветвям снег. Чаща глядела открытыми от снега глазницами болот. Нельзя было сойти с трепещущих плотов. Когда бревна подгибались под гаубицей, между ними проступала черная болотная жижа.
Глубоко в чаще на поднявшемся из болота, поросшем вялым, низким ельником промерзлом горбу расположились позиции.
И — счастье! Кто-то оставил как раз там, где нужно стать батарее, высокие избушки из четырех наклоненных друг к другу бревенчатых стен. Курные избы древлян времен Святослава и сожжения Коростеня.
Земля и бревна, согретые грубо сложенными из кирпичей печками, обильно сочились влагой. Дым печурок смешивался с паром. Сквозь льды и зимние навалы снега всюду выступало черное топкое болото.
Но после лысого холма на студеном, щупающем все косточки ветру эти избы казались уютными пристанищами. Бросив австрийское одеяло на пухлую гору еловых веток, спал Андрей впервые за много дней успокаивающим сном.
И у немцев, и у русских в тылу было болото. Офицеры рассказывали, что к северу холмы кончались и дальше на сотни километров протянулись знаменитые Пинские болота.
Там уже фронта нет. Там бродят, прыгая с кочки на кочку, одиночки разведчики, партии партизан. Там нет никакой возможности держать твердую линию фронта, там не пройти ни большому отряду, ни обозу.
Через день, в очередь с Багинским, Андрей сидел на «колбасе». Качался на холодном ветру в утлой корзине. Внизу зеленым пологом стлался лес. Но видимость почти всегда была плохая. Часто спускались и потом поднимались опять. Иногда низкие облака налетали и окутывали корзину и канаты густою мглою.
Отсидев на «колбасе», играли с офицерами-«колбасниками» в преферанс в тепло натопленной избе Рафаловки.
Крестьянские ребятишки в одних рубахах, без сапог ползали под столами, взбирались на лавки. Ни теплого, ни сапог нигде поблизости в продаже не было. Мальцы, засунув палец глубоко в нос, смотрели, как дяденьки с блестящими пуговицами дразнились крашеными картинками. В колыске пищал грудной ребенок, сын ушедшего на фронт запасного. Вестовые ставили самовар за самоваром.
Изредка
Алданов сделался злее и резче. Соловин почти всегда отсутствовал. Зенкевич улыбался. Дуб брюзжал и говорил, что твердо решил перевестись в легкую артиллерию.
За все время стояния на Стыри не было ни убитых, ни раненых. Только старший офицер первой батареи капитан Зарембо с наблюдательного пункта не явился на батарею ни ночью, ни утром.
Через две недели пехотинцы нашли в зарослях окоченелый труп в офицерской артиллерийской форме. В затылке чернела огнестрельная рана. Очевидно, желая сократить путь, Зарембо пошел через заросли, и здесь случайная пуля сразила его…
Луна в холодноватом озерце неба меж лесных вершин позвала из грязной хибарки, обложенной мхом, с красным фонариком у входа. Андрей оседлал лошадь и направился к «колбасникам».
На втором или третьем километре пошел снег. Сначала в воздухе запорхали крошечные белые мухи, сухие, быстро облекающие и дорогу, и замерзшее болото белой простыней. Но вот их круженье стало быстрей, налетел, засвистал ветер, зашатались и уныло запели вершины деревьев, и через каких-нибудь пять-десять минут разыгралась настоящая вьюга.
Сначала Андрей не обращал внимания ни на снег, ни на ветер. Но белые мухи заменились большими мохнатыми хлопьями. Снег густыми волнами ложился на землю, и вскоре нельзя было отличить дорогу из круглых бревен от едва прикрытых корочкой льда и полотном снега болотных топей.
Звездная тропинка в небе исчезла. Впереди, справа, слева и позади встала бесконечно движущаяся белая стена. Лес не мог больше умерить порывы ветра. Ветер захватил, пронизал все пространство от земли до вершин деревьев и наполнил его глухим гулом и могучим движением снежной массы.
На неудачном повороте Шишка сорвалась с помоста и задними ногами проломила лед. Андрей с трудом вытянул за узду отчаянно карабкавшуюся лошадь обратно на бревна.
Снег валил сплошной массой. Андрей не различал больше деревьев, он даже не видел ушей лошади и собственных рук. Вскоре Шишка опять сорвалась в болото, на этот раз передними ногами.
Через какие-нибудь полчаса после начала метели нога уже тонула в снегу по колено, и когда Андрей попробовал идти пешком, ведя лошадь в поводу, это уже оказалось невозможным. Он потерял направление и не знал даже, в какую сторону надлежит двигаться.
Тогда он нащупал ствол толстой сосны, бросил поводья и сел на кучу снега, прислонившись спиной к дереву. Лошадь стояла рядом недвижно, иногда только поднимая голову кверху и раздувая ноздри, словно понимала, что единственный исход в этом положении — ждать…
В двух километрах позади и в пяти километрах впереди были люди. Много энергичных и сильных людей, способных прийти на помощь по первому сигналу. Но метель и скрытое под покровом снега и тонким льдом болото превратили эти два километра в неизмеримое расстояние, преграду, которую никак нельзя было преодолеть…