Тяжелый круг
Шрифт:
Ясное дело — обидно таким галопом по Европам, и Виолетта не удивилась, что Олегу пришло в голову остаться еще на одни сутки.
2
Домбай — «зубр убитый» с карачаевского языка.
Домбай — это туристская Мекка: ледники, перевалы, ущелья, водопады, субальпийские луга.
Домбай — это горячее солнце и холодный воздух.
Люди едут сюда отдыхать и изумляться: «Лучше гор могут быть только горы», — не устают они повторять, словно бы забыв тот восторг, который переживали, когда их баюкали лазурные волны Черного или Азовского моря или пьянил нектар июньских пойменных лугов, когда они завороженно стояли на палубе колесного
А Виолетта всем этим красотам вдруг предпочла телевизор. Это было тем более странно, что она сама как-то признавалась в своей нелюбви к «голубому экрану», — никаких передач не смотрела, кроме прямых репортажей. А тут заторопилась даже, чтобы место поудобнее занять.
— Спортсоревнования или цирк? — осведомился Олег.
— Ни то ни другое, фильм-спектакль.
Олег удивился про себя, но несколько и утешился: смотря какой фильм, может быть ведь и детектив какой-нибудь оказаться… Или, на худой конец, про любовь — тоже терпимо. Но на экране было то, хуже чего, кажется, и не придумаешь, — балет! Его Олег и в театре выносить не мог, ерзал в кресле, томился, ждал, когда антракт объявят, а концу спектакля радовался, как окончанию постылой работы.
Он сидел рядом с Виолеттой покорно и тихо, откровенно скучал, рассеянно и непонимающе следил за тем, как за матово-голубым стеклом подпрыгивают, перемещаются на носочках, вращаются волчком балеринки — солистки и «кордяшки», — как бесцеремонно хватают их и подбрасывают в воздух их белоногие с могучими икрами партнеры. «Зачем весь этот кордебалет? Зачем мы здесь сидим? — расстраивался Олег. — В сто раз лучше бы пойти сейчас гулять на склоне пика Недоступности, у которого (и этого Виолетта не знает!) есть еще одно название — Театральный, в память давнего курьеза, когда актеры МХАТа пытались покорить его, застряли на полпути и назад их вызволила спасательная команда альпинистов… Ясно, что все это было бы интереснее Виолетте узнать, а потом можно было бы в ресторане поужинать… Впрочем, и сейчас не поздно, точно!» — Так решил Олег и смело, не боясь вызвать недовольства сзади сидящих, поднялся; сказал:
— Обещаю, Виолетточка, развлечение куда более стоящее.
А она не сразу поняла даже, не сразу оторвала взгляд от экрана, а когда сделала это, Олег поразился непривычному, нехарактерному для ее взгляда сухому блеску, в котором увиделось ему негодование и отчуждение. И он сразу же покорно опустился на место.
Пытался вникнуть в происходящее на экране, однако это было делом совершенно безнадежным. Тому обрадовался, что кто-то из сзади сидящих произнес слово «Эсмеральда», — узнал хоть, кто тут главная героиня. И продолжал изумляться: «Неужто впрямь Виолетту интересует это?» Покосился краешком глаза на нее и даже испугался: что с ней — до крови прикусила верхнюю губу, глаза полны слез, и никого не видит и не слышит она вокруг, даже и его, не украдкой, а прямо на нее обращенного взгляда не чувствует? Олег оглянулся назад — еще несколько зрителей и зрительниц, человек около десяти и все вроде бы не молодые, во всяком случае, много старше их с Виолеттой. Смотрят спектакль молча, внимательно, однако заметили, что Олег головой вертит, вопросительно кинули взгляды на него и, не найдя ответа, снова
А Виолетта не только взгляда его на себе не почувствовала, но не заметила, как Олег невзначай будто бы, но весьма выразительно и властно коснулся рукой ее круглого обтянутого вельветом колена. Снова покорно притих, вздохнул украдкой, но тут, на его счастье, спектакль и кончился. Олег готов был вскочить с радостным криком, но сдержал себя, поднялся степенно, как это делают зрители первых рядов театра оперы и балета, уже и руку протянул Виолетте, чтобы она оперлась на нее. Кто-то из зрителей задних рядов включил свет, и вдруг Виолетта принялась рыдать, громко, безутешно, с обильными слезами.
Олег остолбенел. И еще кое у кого из зрителей было недоумение. Только две седенькие старушки понимающе приблизились к Виолетте и стали утешать ее:
— Да, конечно, очень выразительно, очень сильно, однако же, девочка, все это было когда-то и с кем-то, кого мы не знаем…
— Да и то не в жизни было, а лишь в воображении, это лишь либретто да музыка…
— И еще — исполнители! — Виолетта смахнула слезы с лица, улыбнулась. Затем поднялась и сама взяла Олега под руку.
Шла спокойно, но когда они оказались вдвоем в комнате, вдруг вновь разрыдалась. Олег погладил ее по голове, по плечу, скользнул рукой по тоненькой талии и остановил дрожащие пальцы на бедре. Он не раз пытался и раньше так обнимать ее, однако она всегда гневливо стряхивала его руку. А сейчас словно бы ничего и не заметила, и он порадовался, что не на склоне пика Недоступности были они, а на балете.
Она неторопливо отошла от Олега, остановилась у окна и убежденно произнесла:
— Ничего выше балета не существует на свете. Разве что поэзия.
— Ты ведь вроде бы сама занималась балетом?
— Да-а, — погрустнела вовсе Виолетта, — и балетом занималась, и гимнастикой художественной…
— Зачем же из гимнастики-то ушла?
— Ха, «ушла»… Меня оттуда ушли.
— За что?
Виолетта ответила уж спокойно, без всякой грусти, без ненужного уж, давно изжитого расстройства:
— За то, что я — человек ограниченных способностей.
— Ну это ты того, ты уж вовсе не того говоришь…
— Того, того самого того.
— Да нет, Виолетта, я же тебя учил играть в «очко», — попытался все на шутку свести Олег, — ты знаешь, что «перебор» еще хуже, чем «недобор».
— Тут нет, Олежек, никаких твоих «двадцать два» и нет «к одиннадцати туза», как ты любишь изъясняться, здесь классическое «очко», — она говорила словно бы иронично, но лишь пряталась за этими необязательными словами, заключила твердо: — Да, я в балете и в гимнастике — человек ограниченных способностей, и в этом нет ничего ни обидного, ни оскорбительного.
— Если уж ты ограниченных…
— Не перебивай, именно я. Хотела стать балериной, упорно и много занималась. Мне говорили, что я одаренна, способна, даже талантлива. А потом балетмейстер и объявляет: «Ты сможешь стать хорошей балериной, можешь стать даже и солисткой в каком-нибудь театре, но великой танцовщицей не станешь никогда, у тебя ограниченные способности».
— Как это он определил? — очень искренне возмутился Олег.
— Очень просто. Я тяну, например, ногу. Хорошо тяну, долго, правильно и, может, даже и красиво. Но выше того, чем тяну сейчас, я уж не смогу никогда, возможности мои ограничены природными данными. Или стою я на пуантах — правильно и надежно, но ровнее, чем сейчас, ногу поставить я уж не смогу никогда и ни за что. И я ушла из балета — не то, чтобы обиделась, просто подумала, что надо искать другое дело, где способности мои не ограничены. Сунулась вот в художественную гимнастику, пыталась даже в фигурное катание, но отовсюду меня вежливо попросили.