Тяжелый свет Куртейна. Желтый
Шрифт:
– Вы не самозваный. И если на то пошло, не ангел, а человек. Вы круче любого ангела, потому что вам гораздо трудней. Уговаривать вас не мучиться, потому что нет никакого долга, не буду, чего зря тратить время на болтовню. Вы и сами это прекрасно понимаете, но все равно чувствуете то, что чувствуете, и слова ничего не изменят. Я сам примерно такой же дурак в подобных вопросах, если уж что-то вбил себе в голову, никто не сможет переубедить… Ладно. Вы докурили? Отлично. Пошли.
– Куда? – удивилась Эва.
– Ну как куда. У вас же встреча с клиентом. Я вас провожу. Всю дорогу буду компрометировать своими штанами, чтобы отвлечь от всех остальных проблем. Но на переговоры,
– Не надо силой за ухо, – сказала Эва. – Я сама, добровольно пойду. Съем все, сколько дадут, а потом вероломно сопру у вашего друга ложку. Если не исчезнет на выходе, будет у меня талисман.
Луч сигнального желтого цвета /#f9a800/
Стефан
Начальник Граничного отдела полиции города Вильнюса сидит в сентябре, то есть во дворе своего дома. Здесь, по его прихоти, всегда сентябрь, причем не какой попало, а двадцать первое сентября две тысячи шестого года, хороший был день, теплый, сухой и пасмурный, Стефану он очень понравился, поэтому квартиру он снял не столько в пространстве, сколько во времени, так и живет в том дне, и гостей иногда принимает – тех немногих, кого можно сюда привести.
На самом деле почти никого нельзя. Но Ханну-Лору все-таки можно. Не потому, что она коллега, важная шишка, – дразнится Стефан, – начальница Граничной полиции Этой Стороны. И не потому, что давным-давно, еще в смутную эпоху Исчезающих Империй, хаотически сменявших одна другую, почти не оставляя свидетельств и даже памяти о себе, была верховной жрицей какого-то тайного культа, достаточно жуткого, чтобы приносить практическую пользу. И не потому, что Стефан когда-то собственноручно ее воскресил; случайно встретил в том тайном пространстве, куда живые шаманы иногда приходят работать, а мертвые – отдыхать, и сразу понял: не наигралась с жизнью девчонка, только во вкус вошла, какая может быть смерть. Даже не потому, что нынешняя Ханна-Лора – красотка, каких свет не видел, с темно-золотыми кудрями и глазами цвета гречишного меда, хотя, как ни странно, иногда это имеет решающее значение, бывает такая победительная красота, при виде которой теряются даже законы природы и от растерянности начинают игнорировать сами себя.
Однако в случае с Ханной-Лорой важно не это. А то, что она целиком доверяет Стефану, больше, чем самой себе. Только таких доверчивых гостей и можно приводить туда, где все держится на твоем честном слове; собственно, кроме честного слова Стефана здесь вообще ничего нет.
– Всегда почему-то была уверена, ты живешь в настоящем дворце, – смеется Ханна-Лора, во все глаза разглядывая обсаженный мальвами двухэтажный дом из светлого кирпича, крошечный огород, где доцветают подсолнухи, ветхие садовые кресла, колченогий журнальный стол, на котором стоит бутылка с напитком, до сих пор не решившим, кто он – местный сухой яблочный сидр, барселонская розовая кава или солидное, уважаемое шампанское Арманд де Бриньяк с пиковым тузом на стеклянном пузе. Как только окончательно определится, можно будет наливать, а пока лучше его не трогать,
– Ну а чем не дворец, – соглашается Стефан и кивает на изгородь, оплетенную диким виноградом, листья которого уже начли пламенеть. – Все сокровища этого мира мои, как видишь. И никакого лишнего барахла.
– Да, сокровища у тебя дай бог каждому, – улыбается Ханна-Лора и поправляет сползшие на кончик носа смешные круглые очки, которые призваны не столько улучшить ее зрение, сколько спасти мир от Ханны-Лориной ослепительной красоты; не то чтобы действительно помогает, но для очистки совести – в самый раз.
Стефан наконец берет в руки бутылку, говорит:
– На этот раз по-сиротски, без шампанского, бедные мы. Но эту каву я уже как-то пробовал, она тоже вполне ничего.
– Что отмечаем? – спрашивает Ханна-Лора, всем своим видом демонстрируя готовность отпраздновать все, что скажут – хоть Всемирный день философии [4] , хоть очередную годовщину Куликовской битвы [5] , да хоть Новый год по какому-нибудь наскоро вымышленному календарю.
4
Всемирный день философии (World Philosophy Day) был провозглашен на 33-й сессии Генеральной конференцией ЮНЕСКО в 2005 году и отмечается ежегодно в третий четверг ноября.
5
День победы русских полков в Куликовской битве отмечают в России 21-го сентября.
– Апокалипсис, – отвечает ей Стефан. – Что еще нам с тобой отмечать.
И разливает по неведомо откуда взявшимся бокалам шипящее розовое вино.
– Шутки у тебя, – укоризненно говорит Ханна-Лора.
– Да это даже не то чтобы шутка, – пожимает плечами Стефан. – Скорей эвфемизм. Самый подходящий синоним того неприличного слова, которое крутится у меня в голове, когда я пытаюсь спокойно и взвешенно, без лишних эмоций охарактеризовать сложившуюся в городе обстановку.
– Тебе не нравится?.. – хмурится Ханна-Лора.
– Нравится, не нравится, вообще не разговор. На мой вкус нельзя полагаться. Мне, к примеру, карликовые имурийские геенны нравятся, которые с золотыми чешуйками и доверчивыми глазами цвета майского неба; если их приласкать, на радостях писаются неугасимым жидким огнем. Такие кукусики. Но я же их дома не завожу.
– Ты тут кое-что похуже завел, – фыркает Ханна-Лора.
– То-то и оно, – ухмыляется Стефан. – То-то и оно, дорогая. Черт знает что у меня тут в последнее время позаводилось. И я этим разнообразием видов не то чтобы восхищен.
– Я вообще-то имела в виду…
– Догадываюсь. Прекрасный отзыв независимого эксперта о наших духах-хранителях, встречу их, непременно перескажу, мальчики будут счастливы: переплюнуть саму имурийскую карликовую геенну – ничего себе достижение, высокая честь. Но я вообще-то собирался жаловаться на пожирателей радости, ложных шушуйских ангелов, лучезарных демонов, синезубых болотных бродяг из Кедани и все остальные щедрые дары изобретательной Вселенной, приходящие к нам из открытых Путей. А то своей хренотени здесь было мало… На самом деле спасибо тебе за подкрепление, дорогая. За Кару и ее ребят, которые не только хорошо знают, что делать с непрошенными гостями, но и явно получают удовольствие от всей этой бестолковой суеты. За нее, собственно, и выпьем. За Кару, конечно, не за суету.