Тяжесть тени

Алмазов Борис Александрович

– А вдруг ее дома нет?

– Степан Касьянович, да куда же она в нашем захолустье деться может ? Смешно! Да что же вы это все высматриваете? – она оглянулась. Позади нее за стеклянной стеной Дома быта взмывали белоснежные простыни, сверкали никелем пилочки, ножницы, расчески и млели под фенами, похожими на шлемы пришельцев из космоса, дамы.

– Ой, смотрите – Каргина! – ахнул капитан, – Ну, Елена Станиславовна, вам от нее не отделаться!

– Вы что издеваетесь? – закричала Леночка, – Вы же специально меня сюда завели.

– Бог с вами! Я и дороги -то сюда не знаю,

вообще, здесь в первый раз. Совершенно случайно!

– Все у вас случайно. И в помощники случайно напросился, и сюда случайно меня приволок…

– Грех вам, обожаемая…

– Прекратите называть меня этим дурацким прозвищем! – закричала Леночка. Она с ненавистью отыскала глазами за стеклом Каргину. Та, переговариваясь о чем-то с клиенткой завершала на ее голове строение, именуемое в народе «вшивый домик» и более всего напоминающее плетеный калач в булочной.

– И что вы в ней нашли? Черная какая-то! Волосы, правда, хорошие, но эта финтифлюшка на затылке.

– Это – файшонка, – сказал Лиховидов, – у меня бабушка такую носила.

– Вот именно – бабушка! Двадцатый век на исходе…Вам что, эта Кармен по душе? Ну, на здоровье, тогда я пойду.

– Помилуйте, что вы мне ее сватаете или как наши подопечные говорят – шьете…

Каргина, там за стеклом, почувствовала на себе их взгляд и обернулась

– Вот рожа то! – приветливо улыбаясь, сказала Леночка. – И глаза как у лошади.

– Да… Странноватое лицо, – тоже, улыбаясь и раскланиваясь, сказал Лиховидов.

Каргина сверкая улыбкой делала знаки, приглашая зайти. Она полуобернулась и что-то сказала в зал. В окне возникла еще одна женщина, с точно такой же прической, какую громоздила клиентке Каргина

– По моему, нас приглашают в гости…. – предположил капитан.

– Этого еще не хватало! Я на нее на службе налюбовалась! Хоть в свободное то время от нее отдохнуть.

– Но было поздно. Та вторая из Дома быта, с халой на голове, уже ковыляла на высоченных каблуках по камушкам и дощечкам, колыхаясь всеми своими прелестями, втиснутыми в модное платье.

– У меня ж день рождения! Я вас умоляю! Вы меня обидите.. – отнее пахло коньяком, дефицитными духами, пудрой и еще чем то, чем начинают пахнуть, когда то хорошенькие толстушки, после сорока лет – не то пирогами, не то стиральным порошком. – Надо ж такие люди! Вот и Маша говорит – зови! Ой, Маша это наша прелесть! Такая женщина замечательная ! Говорит – зови, а то у нас и мужчин за столом нет. Один Петр Николаич старичок…А так хоть мужчиной попахнет!

– Деваться некуда – надо идти – сказал Лиховидов.

– Ох рискуете вы, Степан Касьянович…Рискуете. Городок наш маленький..

– "Ничем не знаменитый подпел" – капитан.

– Посмотрим, как вы запоете, когда вам аморалку пришьют. «Участвовал в пьянке» – как бы взятка от зависимого лица.

– Лицо – Каргина от меня независимое и время неслужебное.

– Все равно! Придет донос – накрутят вам по партийной линии.

– Я – беспартийный!

– Так … И за что же вас так сказать уже «попросили»?

– Я и не вступал.

– – Вы же офицер! Следователь! – ахнула Леночка В наше системе такого быть не может…

–

Может. Не вступал… – и тут же переводя разговор на другую тему капитан спросил, – А у вас тут как в моём родном Урюпинске – два раза под ручку с барышней прошелся – женись?!

– Если это вас смущает – покраснела Леночка.

– Не смущает, – прямо глядя на нее своими блюдцами, как про себя назвала его светлые глаза Леночка, сказал капитан. – Не смущает.

Накрытый в буфете Дома быта широкий стол ломился от снеди. Человек тридцать парикмахерш, прачек и прочих тружениц бытового обслуживания, принаряженные и раздушенные, были уже крепко навеселе, поэтому появление Лиховидова и Леночки было встречено бурей восторга. Алла чье рождение отмечалось, бестолково суетилась, усаживая гостей и наваливая им на тарелки всевозможное угощение…

– В магазинах пусто, а в холодильниках – полно! Русское чудо! – приговаривала она – Форменное – русское чудо!

Капитан сиял.

– Вы за столом как дома! – съязвила Леночка, которая терпеть не могла таких толстых теток, с их кулонами, серьгами, рубиновыми перстнями, прическами «колос» и "грациями" в обтяжку. Она с ужасом думала, что скоро и сама превратиться в такую глыбу вроде Аллы.

– Аллочка! Птичка моя! – кричал через стотл старенький фотограф Петр Николаич – ты гостям поросеночка подавай! Под хренком ! Под хренком! Ихнее дело молодое! – и подмигивал и прихохатывал. Волосенки у него стояли дыбом, а прядь, так называемого «последнего займа», которой он маскировал лысину, болталась сбоку как оселедец у запорожца.

Выпили по первой при гостях, по второй…Капитан сбросил пиджак снял галстук и теперь восседал за столом в распахнутой рубахе с ножом и вилкой в руках как иллюстрация из книги о вкусной и здоровой пище. Он ухитрялся жевать, рассказывать анекдоты и выпивать. Леночка не предполагала, что он может быть таким . От прежнего подтянутого интеллигентного человека не осталось и следа. Верхом на стуле восспедал первый парень на деревне!

Пришла Каргина

– Землячка моя! Односумка! – закричала Аллочка. – Вот, мои дорогие, мы с ей как два пальчика на одной руке! С одного хутора, с одной станицы. В одну школу бегали. Только я чуток пораньше, а она моложее. Машутка, моя дорогая! И что ж нам ни в чем счастья нет? Вота и в краях этих оказалися, все птицу счастья ловили! Да, видать, она тута не водится! Обое – одни одинешеньки…

– Да ладно тебе… Выпила – поплыла! – одернула ее подруга.

Леночка почувствовала странное напряжение, которое возникло с приходом Каргиной. Та сидела полубоком, привалясь к столу, лениво ковыряла закуску на тарелке, смотрела куда – то в сторону. Но Леночка почувствовала, что между ней и капитанам, словно струна натянулась. Они смотрели в разные стороны, глазами не встречались, а точно друг друга рассматривали.

– А что мне, моя дорогая, делать как не выпить? – кричала Аллочка. – Мне что романы читать? В телевизор красоваться? Тута в темноте насидишься, проявлявши да карточки печатавши, – сбесишься. Мы тута как шахтеры! Верно я говорю, Петр Николаич? Хорошо еще Петр Николаич вовсе скиснуть не дает!