Тяжесть венца

Вилар Симона

– Милорд, как только я увидела ваших копейщиков в долине, сразу же бросилась вас искать!

Кэтрин всегда держалась с герцогом весьма вольно, несмотря на явное возмущение матери, и теперь торжествующе поглядывала на нее, болтая в воздухе башмачками.

– Это возмутительно! – Анна казалась не на шутку разгневанной. – Кэтрин! Ведите себя с его сиятельством с должным почтением.

Но Кэтрин и Ричард лишь смеялись. Анне пришлось едва ли не силой оторвать дочь от герцога, и Ричард вступился за нее:

– Будьте милосердны, леди Анна! Вы же знаете, как девочка

привязалась ко мне. Я бы и к собственной дочери не относился с большей нежностью.

Выглянув из-за спины Ричарда Глостера, Кэтрин состроила матери рожицу и сейчас же, словно забыв о ее существовании, принялась расспрашивать герцога, когда же он возьмет ее с собою в Понтефракт.

– Думаю, это произойдет весьма скоро, дитя мое. Сдается мне, начиная с сегодняшнего дня многое изменится в вашей жизни, ибо ваша матушка отныне вновь утверждена в своих правах, и теперь у вас будет множество замков, где вас примут с распростертыми объятиями.

– Как чудесно! Милорд Ричард, ваша светлость, многое изменится, сказали вы, разве не так? Неужели моя мама станет вашей женой?

Простодушная догадка дочери в первое мгновение заставила Анну окаменеть. Она не в силах была вымолвить ни слова. Ричард же расхохотался и, подхватив Кэтрин, подбросил ее так высоко, что девочка завизжала.

– Я угадала? Я угадала?!

Первой пришла в себя Анна и твердо велела Кэтрин возвращаться в монастырь. В ее голосе звучали столь суровые ноты, что девочка сникла и вынуждена была повиноваться. Ричард утешил ее:

– Беги к матушке Евлалии, Кэт. Пусть она покажет тебе те подарки, что я привез для тебя. Там есть и платье из дамаска [18] , и плащ с золотой бахромой, и остроносые шелковые башмачки, разумеется, не считая коробки с игрушками, открыть которую ты можешь прямо сейчас.

У Анны болезненно сжалось сердце. Кэтрин откровенно тянулась к мужскому теплу и была так же доверчива и непосредственна с Ричардом, как и… как и с отцом. Ее не пугала даже суровость матери.

18

Дамаск – однотонная шелковая ткань с вытканным по гладкому полю блестящим узором.

Когда Кэтрин убежала, Анна в самых холодных и изысканных выражениях принесла свои извинения герцогу.

– Мое дитя совсем одичало в этой глуши. В мечтах видит себя принцессой, но возится с детьми поселян…

– Кэтрин мечтает стать принцессой?.. Впрочем, вам, леди Анна, не стоит беспокоиться. Я люблю детей. При моем дворе в Йорке воспитывается немало отпрысков самых знатных семейств, и я только приветствую это. Их веселые голоса под старыми сводами гонят прочь уныние и напоминают о юности.

Анна улыбнулась.

– Я слыхала об этом. Лорд Стенли поведал мне, что при вашем дворе куда больше молодежи, чем у самого короля.

– Лорд Стенли? Вот как?

В монастыре ударил колокол. Анна сотворила крестное знамение и направилась было к обители, но Ричард ее

удержал.

– Могу ли я попросить миледи ради меня пропустить службу? Видите ли, я хотел, чтобы вы посетили вместе со мною селение. Там у меня для вас припасен подарок.

– Подарок? О, милорд, ваше великодушие не знает границ. Вы и без того щедры ко мне сверх всякой меры, – Анна с улыбкой указала на шкатулку, где покоилась грамота.

Ричард пожал плечами.

– Это не подарок, леди Анна, а всего лишь сделка, которая принесла выгоды и вам, и мне. Теперь же я действительно хочу сделать вам подарок.

Они шли по течению ручья. От воды веяло прохладой, однако было душно, и небо, ясное с утра, казалось, выцвело. Парило, словно летом перед грозой. С трудом верилось, что все еще стоит февраль. Издали слышались звуки пастушьей свирели, шумела вода на лопастях мельничного колеса, а из селения, где остановились копейщики эскорта Ричарда, долетали громкие голоса и ржание лошадей.

Когда Ричард с Анной по мосткам перешли ручей и свернули за двухэтажное, сложенное из неотесанного камня здание мельницы, Анна невольно замедлила шаги. На лужайке толпились ратники и крестьяне, образовав просторный круг, внутри которого на длинном корде, удерживаемый одним из людей герцога, рысил снежно-белый конь.

Глаза Анны расширились. Она и не заметила, как машинально передала Ричарду шкатулку.

– Силы небесные! Не может быть…

Она стояла в толпе, не отрывая глаз от сказочно красивого, легкого, как сновидение, и белого, как горный снег, скакуна. Благородная осанка, горящие глаза, белоснежная грива, гибкая шея, напоминающая лебединую, пышный, немного на отлете, хвост – все выказывало в нем редкостную арабскую породу. Анна, узнав коня, по-прежнему не веря глазам, спросила едва слышно:

– Это… это мой Мираж?

Ричард рассмеялся.

– Клянусь гербом предков, миледи, вы дали коню поразительно удачное имя! Это становится особенно очевидным именно сейчас, когда я вижу ваше лицо.

Анна взглянула на Ричарда с признательностью.

– Дик Глостер, как мне вас благодарить? Где вы нашли его?

– В одной из конюшен Миддлхема. После вашего исчезновения леди Изабелла Невиль, да покоится ее душа с миром, взяла его себе. Но, увы, она была не Бог весть какой наездницей, и ваш иноходец большую часть времени проводил в конюшне. А жаль. Какой красавец! Если не ошибаюсь, его подарил вам Рене Анжуйский.

Анна с восторгом следила, как легко, словно паря, Мираж переходил с рыси на шаг.

– Когда-то я едва не загнала его на пути из Венсенна в Клермон…

Она не договорила, глубоко вздохнув.

Ричард велел подвести коня. Анна протянула руку, желая его приласкать, но разгоряченный иноходец прянул ушами, сердито фыркнул и вскинул голову.

– Забыл… А ведь когда-то он начинал призывно ржать, едва заслышав мой голос.

Ричард успокаивающе похлопал коня по холке.

– Ему уже десять лет, но он по-прежнему легок и быстр. Не хотите ли прогуляться, Анна? Полагаю, что лучшая наездница Англии вполне справится со старым знакомцем.