Тяжкие повреждения
Шрифт:
И она смотрела на него с такой обидой и поджимала губы, когда он с ней не разговаривал или орал на нее. Она в ответ почти никогда не орала. Просто отворачивалась. Он, как сейчас, видит ее плечи и спину, согнувшиеся под тяжестью, которую он на них взвалил.
От этого было так плохо, что хотелось убежать куда-то, где этого не будет.
Что за дебил. Что за тупой козел.
Он вдруг понимает, что они с Майком никуда бы не уехали, и выпрямляется на стуле, вздрогнув от этого внезапного, ясного знания. Пошли бы осенью в школу и продолжали бы сочинять себе будущее, а оно бы так и оставалось будущим, оставалось и оставалось, пока, наверное, не пришло бы
— Поплачу, и мне так хорошо.
Сейчас она плакала по-настоящему. Он, наверное, с ума сошел на пару месяцев, тихо так, тайно и спокойно сошел с ума. Как будто ничего, кроме самого себя и своих мыслей, не воспринимал; как будто закрылся в холодной, жесткой коробке внутри собственной головы. Как будто за ее стенками ничего не было.
Сейчас, при свете, видно, что у него на руках кровь. Он смотрит на свои освобожденные руки. На них действительно есть следы крови, хотя это, похоже, его собственная кровь, он ведь падал и обдирался, пока бежал, как ненормальный.
Он этими руками почти ничего и не сделал. Пару раз тискал девчонок, и все, несколько нервозных, напряженных свиданий, прошедших более-менее успешно, но обещавших в будущем больше. Его пальцы сжимали ручки и рычаги газонокосилки, переворачивали страницы, мыли посуду. У него красивые пальцы, длинные. Он ими почти не пользовался.
«Я еще маленький» — вот что ему хочется им сказать. «Это не считается. Я не хотел. Разве не важно, что я просто сглупил, что я этого не хотел?» Он понимает, глядя на эту пустую маленькую комнату, на яркий свет, на лица вокруг, что считается, и еще как.
Сейчас он уже должен был быть в своей комнате, в постели, спрятав деньги под кровать. Он должен был сразу отнести их домой, а когда через пару дней все успокоится, должен был прийти Майк, и они сказали бы, что пойдут наверх, к Родди, смотреть видак, и только тогда достали бы деньги, сосчитали бы, сколько там, и прикинули, на сколько им этого хватит в их новой жизни.
— Сразу уезжать нельзя, — сказал Майк, он умный. — Это будет выглядеть подозрительно. Нужно просто вести себя, как обычно, еще несколько недель, а потом все, мы свободны.
Они поклялись друг друга не выдавать и ни словом не обмолвиться никому о своих планах. Обещали друг другу не делать никаких глупостей, ну вроде, ни доллара не тратить, сразу разделить деньги, хотя Майк не должен был брать свою половину, пока они не уедут. Ясное дело, ему к деньгам приближаться было небезопасно.
Обещать было легко. С чего бы они облажались из-за какой-нибудь ерунды, спустили деньги на кино или еще на что-нибудь в этом духе? Ни один из них не запросил бы больше, чем ему причиталось. В этом они были уверены, потому что им в голову не приходило, что могло быть по-другому. Они столько всего делали вдвоем, они все друг про друга знают.
И еще они точно знают, что деньги будут неплохие, потому что уже четвертый день, как Дорин, хозяйка «Кафе Голди», уехала к сестре.
— Пока она не вернется, всю выручку просто складывают в коробку под прилавком, — сообщил Майк. — Так же было прошлым летом, когда уезжала на несколько дней, потому что она хочет все сама проверить, прежде чем отнести в банк. — Он пожал плечами. — Дура.
Родди кажется, что Майк считает эти деньги чем-то вроде компенсации за несправедливо низкую зарплату. А сам Родди как считал? Нет, он не думал, что это его деньги, конечно нет. Но Дорин ведь их не заработала, она даже «Кафе Голди» не заработала, она же купила его на деньги от страховки старого Джека, так что деньги иногда просто сваливаются людям под ноги, и люди получают, что хотят, и им хорошо, и с ним тоже такое может случиться.
Наверное, ему казалось, что так будет по-честному, хотя сейчас он не может понять, какую несправедливость собирался таким образом исправить.
У них был такой продуманный, такой простой план.
Майк пойдет на работу, как всегда, его смена с трех часов. Все будет как обычно. Покупатели приходят и уходят. В пять уйдет второй продавец, и Майк останется один. И будет ждать.
Когда Майк придет на работу, Родди тихонько вытащит из сейфа в подвале отцовское ружье, а из ящика стола в спальне отца — патроны. В это время отец на работе, а бабушка или по магазинам ходит, или в гости, или дремлет в своей комнате. Родди отнесет ружье и патроны к себе. Через пару часов, когда Майк будет вовсю работать и все в городе будут ехать домой ужинать, Родди высунется из окна своей комнаты, перегнется через козырек под окном и бросит ружье в петунии, которые растут внизу. Папа и бабушка будут в это время на кухне, доедать ужин. Родди быстро ест, он уйдет из-за стола раньше.
Патроны он сунет в задний карман джинсов. Спустится по лестнице, выйдет на улицу, крикнув им: «Я ушел, скоро буду».
Потом он обойдет дом, достанет ружье и засунет его в штанину джинсов. И пройдет, пусть и по-дурацки, как будто у него нога затекла, но все-таки не слишком приметной походкой, три квартала до «Кафе Голди».
Черный ход будет не заперт. Он зайдет в кладовку, достанет ружье. Зарядит его. Прислушается. Если услышит голоса, молча подождет. Если нет, он тихонько засвистит, несколько тактов из музыки к «Плохому, хорошему, злому», старому фильму, который они с Майком часто берут в прокате. Если все будет нормально, Майк просвистит в ответ еще несколько тактов. Родди зайдет в кафе. Майк будет за прилавком, как обычно.
Все так и получилось. Легко, как в танце. Даже пройти три квартала до кафе с ружьем в штанине оказалось не так сложно, и на него никто не обратил внимания.
А дальше Родди должен был подойти почти вплотную к прилавку и — вот это было рискованно — один раз выстрелить в стену, по полкам. Тут тихо никак не получится. Дело в том, что Майк сказал:
— Должна быть угроза, должно быть ясно, почему я отдал деньги и дал себя связать.
Потому что это был следующий шаг. Пока Родди будет разбираться с ружьем, Майк, положив коробку с выручкой в обычный пакет, будет завязывать себе рот носовым платком и связывать щиколотки. И ляжет на пол, чтобы Родди замотал ему руки.
Они репетировали это снова и снова. В результате на все, от выстрела до рук, уходило двенадцать секунд.
Родди быстро вернется в кладовку, опять сунет ружье в штанину и пойдет домой, с обыкновенным пакетом в руке. Через пару минут он будет у себя в комнате, не зайдя ни к бабушке на кухню, ни к отцу в гостиную. Деньги, не трогая, не пересчитывая и не вынимая из коробки, он спрячет под кровать. И ружье тоже. На следующий день, когда папа уйдет на работу и бабушка куда-нибудь выйдет, Родди отнесет его назад, в сейф в подвале. Никто не узнает. Никто даже не станет искать. Кому придет в голову?