Тяжкий грех
Шрифт:
— Эту-бы и можно, да женщина-то она неосновательная! Недлю съ ней въ мир, а недлю въ ссор, - такъ что за радость?…
Спустя четверть часа, семейство Оглотковыхъ перебралось изъ столовой въ спальную. На стол лежала пелена и бисерный колпачекъ подъ паникадило. Аграфена Гавриловна сбирала мужа въ дорогу и доставала изъ комода блье.
— Къ причастному-то
— Зачмъ? ничего лишняго не надо! крикнулъ Логинъ Савельичъ. Коли человкъ кается, такъ долженъ быть въ смиреніи, а не о наряд думать. Положи пару блья, полотенце, платки, а новый сюртукъ я на себя надну.
— Пирожковъ съ грибками не испечь-ли, пока кухарка-то спать не легла?
— Говорятъ теб, что не токма, что масла, а и горячей пищи вкушать не буду!
Часу въ двнадцатомъ Оглотковъ тяжело вздохнулъ и отправился въ молодцовую. Молодцы повскакали съ мстъ и начали запахивать халаты.
— Завтра я въ лавку не приду, сказалъ онъ имъ. Я ду на недлю въ новгородскій монастырь и тамъ говть буду. Кузьма Федоровъ надъ вами старшій остается. Слушаться его, не пьянствовать, со двора не ходить и по трактирамъ не шляться… Поняли?
— Поняли-съ… отвчали молодцы.
— А теперь простите меня, Христа ради, въ чемъ согршилъ передъ вами или обидлъ васъ…
Логинъ Савельичъ поклонился до земли.
— И насъ простите… заговорили молодцы и также поклонились.
Спустя еще полчаса, Логинъ Савельичъ хотлъ уже ложиться спать, какъ вдругъ за дверями спальной послышался чей-то кашель.
— Кто тамъ? Войди! крикнулъ онъ.
— Это я съ… отвчалъ старшій приказчикъ Кузьма Федоровъ и вошелъ въ спальную. Я къ вамъ, Логинъ Савельичъ, можно сказать, съ почтительною просьбою. У меня вотъ тутъ письмо къ дяденьк и пять рублевъ, такъ какъ они, значитъ, въ Новгород проживаютъ по своей старости, такъ ежели вамъ не въ трудъ… Сдлайте милость… свезите…
Оглоткова даже въ жаръ кинуло.
— Да что я вамъ почталіонъ достался или разсыльный? крикнулъ онъ во все
Приказчикъ юркнулъ за дверь.
— Ну, чего ты сердишься? Ложись спать и спи спокойно! утшала его жена. Завтра пораньше встать да послать за каретой… Мы тебя на желзную-то дорогу всмъ семействомъ проводимъ…
— Господи! Только этого не-доставало! всплеснулъ руками Оглотковъ. Да что я на три года въ Китай ду, что ли? Карету! Да что у насъ деньги-то бшеныя? Эта наказаніе!
— Молчу, молчу, не сердись только!
— Да нельзя не сердиться, матушка! Ты вдь сама знаешь, что дальные проводы — лишнія слезы, а между тмъ провожать хочешь. Что же это и за говнье для меня будетъ, коли ежели безъ лишеній? Вдь я толкомъ теб говорилъ, что у меня тяжкій грхъ на душ и его какъ слдуетъ замолить надо.
— Замаливай, Господь съ тобой! Я за твое здоровіе калачиковъ по тюрьмамъ разнесу… Пусть молятся за тебя заключенные-то…
Жена не посмла его больше тревожить, укрылась халатомъ и умолкла.
Прошло уже нсколько дней какъ купецъ Оглотковъ сидлъ въ части. Однажды поутру онъ вышелъ изъ арестантской комнаты и шелъ но корридору въ сопровожденіи солдата, какъ вдругъ сзади себя услышалъ слдующій женскій голосъ:
— Служивый, погоди маленько! Дай заключенному калачика подать!
Оглотковъ обернулся и остолбенлъ. Передъ нимъ стояла жена и держала въ рукахъ калачъ. Сзади ея виднлся старшій приказчикъ Кузьма Федоровъ съ корзинкою, наполненою пирогами и сайками.
— Вы здсь зачмъ? крикнулъ Оглотковъ посл нкотораго молчанія и ринулся на нихъ съ кулаками.
Приказчикъ въ недоумніи попятился, а Аграфена Гавриловна уронила изъ рукъ калачь и, какъ снопъ, опустилась на близь стоящую скамейку.
— Пожалуйте, господинъ купецъ, здсь драться не приказано. Идите куда вамъ слдоваетъ, проговорилъ солдатъ, и схватилъ Оглоткова за рукавъ.
1874