Тяжкий грех

Каски Кэтрин

Лязг ключей за входной дверью, глухой удар и последовавшие за ним живописные проклятия заставили Ника с недовольным ворчанием подняться и покинуть уют библиотеки. Подойдя к двери, он отодвинул засов и повернул латунную ручку.

Его кузен, мистер Феликс Дюпре, стоявший снаружи привалившись к двери и, очевидно, целившийся ключом в замочную скважину, упал ему в объятия.

— А-а, это ты, Никки… — заплетающимся языком пробормотал Феликс. От кузена страшно разило виски, и этот дивный аромат моментально заполнил собой всю прихожую. — Какая жалость, что тебя не было на праздничном вечере. Ты пропустил чертовски славную вечеринку! А я еще хотел познакомить

тебя со всеми. Видишь ли, мои друзья здорово удивились бы, узнай они, что мы с тобой приходимся друг другу… — Феликс хлопнул себя рукой по лбу. — Кем, кстати, мы приходимся друг другу?

— Наши матери были сестрами.

Феликс тупо уставился на него стеклянными от выпитого глазами.

— Значит, мы… Напомни мне, будь любезен!

— Мы с тобой двоюродные братья.

Ник привалился к стене и взглянул на Феликса. Откровенно говоря, он считал его больше чем братом. Ведь его мать вырастила Феликса как родного сына, когда ее сестра умерла.

Феликс был самым младшим и уж определенно самым оригинальным из троих отпрысков семейства Дюпре. Если его отец бесконечно гордился двумя своими старшими сыновьями — Фредериком и Филиппом, один из которых посвятил себя управлению поместьем вкупе с арендаторами, а второй занялся развитием торговых операций семейства (при этом оба как-то ухитрились выкроить время, чтобы жениться и обзавестись потомством), то Феликс продемонстрировал несвойственную им живость характера. Еще ребенком он, в отличие от Филиппа, безнадежно пугался в цифрах и не проявлял ни малейшей склонности к занятиям спортом и физическому труду, что делал Фредерик. Но если мать с умилением и восторгом смотрела на младшего сына, а на смертном одре заклинала его посвятить себя пению, танцам, поэзии и вообще всему драматическому, то отец относился к своему непутевому отпрыску с явным отвращением.

В сущности, если бы Феликс вовремя не удрал на почтовом дилижансе в Лондон, то его, по общему мнению членов семьи, неизбежно отправили бы в дальний глухой церковный приход в Инвернессе под крылышко к престарелому дяде, который сделал бы из него монаха.

— Прошу прощения, что не встретил тебя после спектакля, — сказал Ник, — но у меня… появилось более заманчивое предложение. Извини, кузен.

Несколько мгновений Феликс недоуменно таращился на Ника, потом вздохнул, подошел к покрытому пылью столу под большим зеркалом в прихожей и швырнул на него шляпу, перчатки и ключ.

— Более заманчивое предложение… Да, понимаю.

С усталым видом он извлек из кармана носовой платок, решительным шагом подошел к Нику и вытер ему рот, прежде чем тот успел запротестовать.

— У тебя осталась помада на губах, — пояснил он и сунул перепачканный лоскут батиста брату в руку.

Тот поднял взгляд на Феликса, и уголки его губ дрогнули в лукавой улыбке. Протянув руку, он, в свою очередь, с силой провел платком по губам актера.

— Как и у тебя.

Вопросительно приподняв бровь, он ухмыльнулся и с преувеличенным тщанием засунул платочек Феликсу в карман жилета.

— В самом деле? — Феликс поспешил к настенному зеркалу и, учитывая полумрак, подошел к нему почти вплотную, чтобы разглядеть предательские следы помады. — Это совсем не то, что ты думаешь, кузен. Подумаешь, сценический грим… Я небрежно стер его, только и всего.

Ник коротко рассмеялся.

— Неужели? Впрочем, не буду настаивать. Феликс отпрянул от зеркала и повернулся к нему.

— Не могу поверить, что друзья выпустили меня в таком виде на улицу! А ведь я еще и участвовал в вечеринке.

— Уверен,

они попросту ничего не заметили. Да и замечать-то особенно нечего, если на то пошло.

Ник лениво оттолкнулся от стены и, зацепив плечом притолоку, направился в библиотеку — точнее, в комнату, которую можно было с полным правом считать таковой, если бы на запыленных полках стояли книги, а не валялись груды старых газет.

Феликс еще раз внимательно посмотрел на себя в зеркало, стер мазок помады возле уха, швырнул скомканный платок на стол и поспешил за двоюродным братом.

Ник вольготно устроился в старом кресле, откинул голову на высокую спинку и вздохнул.

— Знаешь, а ведь я был уверен, что Лондон мне не понравится.

Рука Феликса нерешительно замерла над открытым графином с бренди, но потом он все-таки ухватил за горлышко темную бутылку, стоявшую рядом, и налил себе шерри. Усевшись на подлокотник кресла напротив Ника, он осторожно пристроил бокал на колене, стараясь не запачкать свои ярко-желтые шелковые панталоны.

Ник уже не удивлялся тому, что, несмотря на полное отсутствие уюта или хотя бы некоторого порядка в доме, Феликс всегда одевался безупречно, хотя и несколько вызывающе, на его провинциальный взгляд.

— Я знаю, ты испытываешь предубеждение к столице. — Феликс шумно выдохнул, наполнив парами виски теперь и библиотеку. — Не успев приехать, что, кстати, случилось только вчера, ты уже раз двадцать, не меньше, сказал мне об этом. Тебе больше по душе торфяные болота и вересковые пустоши. Твой мир сосредоточен в деревне, а для меня он заключен в Лондоне. — Но тут Феликсу в голову, похоже, пришла какая-то мысль, поскольку он сжал губы, сдерживая всхлип. Подбородок у него задрожал. — Ник, я не могу выразить, как благодарен тебе за то, что ты приехал на спектакль, чтобы поддержать меня. Я прекрасно понимаю, что поездка оказалась долгой и утомительной. Но я искренне тебе благодарен, дорогой кузен. Спасибо! — Он шмыгнул носом.

— Эй, перестань, братишка! Ни к чему рассыпаться передо мной в благодарностях. Мне это было совсем нетрудно. Тем более что рано или поздно мне бы все равно пришлось ехать в Лондон. — Ник одарил расчувствовавшегося кузена теплой улыбкой. — Знаешь, я бы ни за что не упустил возможности посмотреть на тебя в главной роли.

Феликс глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

— Я знаю, Никки, знаю. Ты всегда был рядом, когда я в тебе нуждался. — Его большие темные глаза стали похожи на два колодца и подозрительно заблестели. — Всего лишь один вечер… последний вечер летнего репертуара… но я был звездой… понимаешь, мне досталась главная роль,и я справился с ней блестяще! На вечеринке мне все говорили об этом, а я не настолько дурно воспитан, чтобы не согласиться с мнением общественности.

— Твоя игра была поистине замечательной, Феликс! Я надолго ее запомню. А аплодисменты меня едва не оглушили. — Уголки губ Ника приподнялись в улыбке. — Твоя мать могла бы гордиться тобой.

— Я знаю, — негромко отозвался Феликс. — Да упокоит Господь ее душу!

— И если бы отец стал свидетелем признания твоего таланта, то он бы тоже…

Свет в глазах Феликса погас, и Ник понял, что допустил бестактность, высказав вслух то, чего оба они желали, но чего не могло быть в действительности. Отец его двоюродного брата давно и недвусмысленно дал понять, что никогда не смирится с тем, что его сын увлекся лицедейством. Феликс задумчиво потягивал шерри. Но молчание длилось недолго. Напустив на себя деланно безразличный вид, он продолжил: